Мандолина капитана Корелли

Алекос знал, что единственный человек, который может понять ангельское наречие, – доктор Яннис. К нему-то он и повел ангела. Четыре ночи ушло на скрытные переходы (по мнению Алекоса, совершенно необязательные) и три дня – на сидение в зарослях, в жуткой жаре, когда приходилось общаться шепотом, отмахиваясь от комаров, кусавших до крови. Похоже, Бог изгнал с небес этого привередливого ангела по причине умопомешательства. Но протестовать Алекос не собирался; у ангела были очень светлые волосы, он был замечательно высок, обладал неисчерпаемым запасом выносливости, у него были все зубы, которые он открывал в весьма подкупающей улыбке. Он также грозно хмурился, когда поблизости оказывались итальянские или немецкие солдаты, – из этого Алекос сделал вывод, что Бог, несомненно, сражается на стороне греков.

В три часа ночи доктора Янниса разбудил легкий стук в окно. Он еще немного полежал, не двигаясь и раздраженно прикидывая, какая ветка может так стучать, если у окна деревьев нет вообще. Наконец, он выбрался из постели и отпер ставни.

Он увидел Алекоса, что удивительно само по себе, а рядом с ним – высокого светловолосого человека, одетого в фустанеллу [150]греческого пехотинца элитных частей. Алекос разглядел недоумение на лице доктора, поднял руки, пожал плечами и, проговорив «Я привел тебе ангела», отбыл, пока его не втянули ни в какие дискуссии по поводу его ответственности.

Ангел улыбнулся и протянул руку.

– Кроликос, – сказал он, – аз добр есьм.

Доктор пожал протянутую через окно руку и ответил:

– Доктор Яннис.

– Судар, поизволэнйа васъей мыл осты, аз джелал пи литсно перековорыт.

Доктор недоуменно нахмурил брови.

– Что?

Странный человек сделал знак, что хочет войти, и доктор нетерпеливо вздохнул, собираясь сказать, чтобы обошел дом к двери. Но только он кивнул, как человек взялся за оконную раму и впрыгнул внутрь. Свалил на пол набитый оборудованием тюк и снова пожал доктору руку. Услышав шум, вошла сонная Пелагия и увидела незнакомца, на котором были шапочка с кистями, белые юбка и чулки, вышитый жилет и туфли с помпонами – праздничный наряд некоторых народностей на материке. Всё было сильно испачканным, но явно новым. Она смотрела на пришельца, прикрыв рот рукой и распахнув от изумления глаза.

– Кто это? – спросила она у отца.

– Кто это? – повторил доктор. – Откуда я знаю? Алекос сказал, что это ангел, и убежал. Он говорит, что его зовут Кроликос, и объясняется на греческом, как испанская корова.

Диковинный человек учтиво поклонился и пожал Пелагии руку. Та вяло ответила, не в силах скрыть своего изумления. Незнакомец обворожительно улыбнулся и произнес:

– Пойю квалу аз сведжей прельесты твоей и неджнымльетам, воуистыну.

– Меня зовут Пелагия, – сказала она и спросила у отца: – На каком языке он говорит? Это не катаревуса.

– Разумеется, нет, и это, определенно, не новогреческий.

– Может, это болгарский, турецкий или что-то такое?

– Грэтскый старык дыней, – сказал человек и добавил: – Перикл. Демосфен. Гомер.

– Древнегреческий? – не веря, воскликнула Пелагия. Она отступила назад, испугавшись общества привидения. В детстве она столько слышала о Мраморном Императоре, которого ангел унес в пещеру, откуда он однажды вернется, чтобы прогнать угнетателей. Но этот человек казался больше из плоти, чем мраморным, да и то была всего лишь глупая легенда. Рассказывали еще одну сказку о светловолосых чужестранцах с севера, которые принесут освобождение. Но кто его знает?

Доктор побарабанил себя по лбу указательным пальцем и поднял на гостя торжествующий взгляд.

– Англичанин? – спросил он.

– Агликанскый, – согласился человек. – Одынако, покориисэ аз верно…

– Разумеется, мы никому не скажем. Прошу вас, не могли бы мы говорить по-английски? Ваше произношение – это что-то ужасное. У меня от него болит голова. Пелагия, принеси стакан воды и немного сладкого.

Англичанин улыбался явно с громадным облегчением: ужасно обременительно говорить на чистейшем греческом, который преподают в привилегированной школе, и не быть понятым. Ему говорили, что его произношение ближе всего к подлинной грекофоне, которая может понадобиться в его обстоятельствах, и он прекрасно знал, что современный греческий не очень похож на греческий в Итоне, но он и представить не мог, что его не будут понимать совсем. К тому же стало совершенно ясно: в разведке кто-то ухитрился создать абсолютно превратное представление о том, что носят на Кефалонии.

– Мы иметь итальянский офицер, спящий в комнате, – сказал доктор, чей английский был не настолько хорош, как ему хотелось думать, – так что, мы быть очень тихо, прошу.

Англичанин развязал козью шкуру и вытащил револьвер. Пелагия пришла в ужас. Пока она здесь, никто не посмеет пристрелить Антонио. Человек заметил ее смятение и проговорил:

– Предосторожность. Я не хотел бы прибегать к силовым мерам без крайней необходимости.

– Шпион? – спросил доктор. – Шпионство?

Человек кивнул и сказал:

– Сугубо секретно. Нет ли у вас какой-нибудь одежды для меня? Я был бы вам страшно благодарен.

Доктор показал на фустанеллу: