Комната плыла куда-то и никак не могла уплыть. Бума рядом уже не было, куда он делся, я не знал.
Не неандерталец Лагуна, не пролетарий Бум, а я, светлая голова, надрался самым наглым образом. Помню, что поднялся наверх, походил там со своей опухшей рожей, цепляя всех подряд. Главное, я помнил зачем-то, что невозможно никого подвергнуть реальной опасности. Я опрокинул пару столиков, но всё было улажено, иначе как бы я смог беспрепятственно колобродить дальше?
А я поднялся на террасу, прочувствованно свесился через перила и чуть не вывалился, и жалел об этом, думая, как бы эффектно завращалось всё в глазах.
В глазах и так вращалось, но хуже было то, что я совсем отупел и говорить уже не мог.
Потом меня кто-то усадил рядом с собой, наверно, кто-то из наших, и я слышал сквозь туман бубнящие голоса и, привалившись к стене, забылся.
Сколько это длилось, не знаю, но стал я приходить в себя от прохлады вокруг, и ещё оттого, что сзади меня кто-то трогал.
Я разодрал глаза щёлочкой и, туго соображая, обнаружил, что лежу на нескольких стульях, свесив одну руку до полу и щекой прилипнув к кожаной обшивке стула. Я оторвал голову от стула, это удалось с трудом, и с ещё большим трудом провернул её, так, что шея скрипнула. Надо мной кто-то стоял, вплотную к спинкам стульев. Вначале я видел только расплывчатое светлое пятно, а потом, вглядевшись, увидел, что это Топ.
Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами и деликатно коснулась моего плеча. Она убрала руку, затем вновь тронула моё плечо и тихо покачала его. В её глазах был спокойный, живой интерес и лёгкая грусть. Я резко дёрнулся, пытаясь встать, испугав девушку, и скатился, как куль, на пол.
Топ быстро обошла стулья и заботливо помогла мне подняться.
Тихо постанывая и мыча, я сел на стул, а Топ стояла напротив меня. Добрая душа, она пришла, чтобы разбудить меня.
Мы были одни на пустой террасе, и я понял, почему так прохладно - дул пронзительный ветер с океана и мотал упавшие салфетки, прибивая их к ножкам стульев.
Было очень темно, и только рядом на стене горели жёлтые матовые фонари.
Я потряс головой.
- Ты себя плохо чувствуешь? - участливо спросила Топ.
- Да... нет, - проговорил я сухим ртом. В горле тоже было сухо. Я нашёл руку девушки и сжал в своих.
- Спасибо тебе, - сказал я.
- Ну что ты, - сказала Топ, - за что же? Я просто вспомнила, что ты здесь... остался, и что холодно становится.
Я закивал. В голове всё ещё клубился туман.
Топ стояла в одной маечке на свистящем ветру.
- Ты простудишься, - сказал я.
- Нет, - сказала она. - Наоборот, даже приятно.
Что-то выросло у входа. Топ бросила туда долгий взгляд, и я тоже посмотрел.
Вначале я даже не понял, что это, содрогнувшись внутренне. Это стоял Шедевр, как флагман, заслоняя вход, стоял неподвижной горой и молчал, и тёмные глубокие глазницы были направлены в нашу сторону, и жёлтый фонарь у входа превратил его лицо в древнюю маску, рельефную, жестокую и пугающую.
Руки были сплетены на груди, а ноги-колонны широко расставлены.
- Вы здесь... - сказал он негромко.
Он замолк и секунд десять ещё смотрел на нас, а потом легко нырнул в узкий дверной проём и исчез, будто его и не было.
- Ужас, - сказала Топ, глядя своими большими глазами на то место, где только что стоял оборотень. - Я боюсь его.
Я поднялся, размял онемевшие члены, легонько, чтобы не обидеть, охватил Топ за плечи и подошёл с ней к краю террасы. Ветер развевал и путал пушистые её волосы.
- Не надо его бояться, Топи, - сказал я. - Он очень хороший.
- Наверно, - сказала Топ. - Но когда он смотрит, дрожь берёт.
- Он очень добрый, - сказал я.
Мы ещё постояли, и Топ сказала:
- Пойдём. Я замёрзла.
Было очень поздно. Людей было мало. Этот кабак не из тех, где веселятся всю ночь.
Проходя через второй этаж, я отметил, что он почти опустел. Внизу также почти никого не было. За стойкой прохаживался, чтобы не уснуть, Штамп в белой куртке. Глаза у него были сонные.
У стойки были только Корка, Фат и две девушки с ними.
- Давайте к нам! - сказал Корка, улыбаясь. Глаза у него закрывались сами собой.
- Что будете пить? - спросил Фат. Он держался молодцом. За свою подружку.
- Мне бы водички, - смиренно сказал я. - Обычной.
Штамп со скучной миной открыл бутылку минеральной воды.
Я выпил полстакана лопающихся пузырьков. Вода щекотала горло.
- Теперь лучше, - сказал я. - Топ, может, присядем?
- Конечно, - сказала Топ.
- Если я сяду, то усну, - сказал нам вслед Фат. - А я ещё спать не хочу-у... Правда, рыбочка?
- Ты ещё совсем свежо смотришься, - сказала ему "рыбочка". - Только, ради всего, не пыхти на меня.
- Не буду, - сказал Фат.
Мы с Топ уселись, и я стал смотреть на неё, какая она спокойно-уравновешенная, и смотрит перед собой, и на меня тоже, положив руки на стол. Я смотрел на неё, потом осторожно взял её за плечи и мягко поцеловал в губы, она, раскрыв губы, вернула мне поцелуй, ничуть не смутившись, как послушная пай-девочка. Я почувствовал глубокую скрытую радость, глядя на ясные лучистые глаза Топ, на её позу, исполненную небрежной грации, и это чувство не было похоже ни на какое другое.