Манекен за столом. Роман-антиутопия

— Связью? Ерунда. Ничего между предметами нет. Они же сами по себе. Отдельно. Это как автомат. — Ядро с удовольствием прищурился, вспоминая, видно, безотказное боевое оружие. — Нажимаешь на спуск, и началось движение — одна деталь действует на другую, по цепочке. Есть только причина. И больше ничего нет.

— А связи не было.

— Да, связь появилась, когда все детали стали заодно. — Ядро повел глазами, как бы прослеживая естественный процесс. — Вместе.

— А были просто так? Сами по себе?

— Да.

— И все произошло из-за связи?

— Ну… да.

— Из-за ничего, короче.

Я видел, что Ядро попал в тупик. Рассуждать он любит. И сейчас завелся.

Ядро вообще-то тихий, а незнакомых людей его поведение и вовсе настораживает — стоит присмотреться к его манере придвигаться вплотную.

— В пруду рыбы! — сообщил он. — Размножилась без хищников. Вся одна к одной.

— Рыба и есть одна.

— Фу ты! Ловкий трюк. А я-то ловлю, ловлю.

— А я только что видел наследника.

— Вот видишь, — непонятно сказал Ядро.

— Самый обыкновенный ребенок.

— Вот-вот. Звезда тоже самая обыкновенная? Красотка. Интересно, кто ее избранник? Бренд и его шайка уже издали указ изловить меня. Кстати, сегодня я наблюдал распродажу.

Я приподнял брови.

— Теперь ты понимаешь, о чем я?

— Кредо на такое не способен. Он гуманист.

— Ты чересчур хорошего мнения об этих деспотах. Ты со звездой знаком?

— Немного.

— А-а! — протянул Ядро. Служба в армии обострила его природную проницательность. — Ты не в обойме, как всегда. Ты ей не пара. Может, я? Ловят ведь зачем-то. А Шедевр изображает странствующего ювелира. Представляешь? Бомонд почитает его, как чудо.

Я снова изобразил на лице удивление.

— Я тоже путешествую, — сказал Ядро. — По трубам салона. Ничего каркас. Начитанный Азарт в денщиках. Чистит все. Вся сажа в дымоходе его. Столичный синоптик — мой друг. Хорошо под гору катиться. Провиант есть. А Шедевр должен повсюду успеть, разнести все. Канитель быть генералом. Может, Шедевр, как бы выразился наш несравненный Витамин, блефует? — задумался чемпион. — Изъян — место видное. Лом, хлам, тлен. Только мы находили его. Всем был противен запах, неприятен вид. Далеко стороной обходили. Табу. Изнанка. Даже не природа…

— Мне нужно идти, — сказал я.

Шедевр с каждым говорил по-разному. Зачем он наплел Ядру про искусственное вещество модели? Хорош пластилин.

Миф еще спал. Я улегся напротив. В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул я.

Вошли прачка Нектар и искусствовед Юбилей.

— Вас нужно привести в порядок. — Для прачки внешность была незыблемым кредо. Завидев меня, она добавила, оправдываясь: — Дружок, грим никому не повредит.

— Это так необходимо?

— Да. Напудриться, постричься.

— Скоро все останутся лысыми, — заметил я.

— Угадал, — засмеялась Нектар. — Я всех, кого могла, постригла. Эти люди у нас были такие разные. К ним так трудно было привыкнуть. Хорошие манеры им никак не удавалось привить, — пожаловалась Нектар. — А здесь я привыкла сразу. Куклы на лету все схватывают. Аскету Тугодуму бороду и усы поправила. Теперь он мой клиент.

— Парики не отрастают.

— Не знаю, не знаю, — с сомнением сказала первая модница. — По-моему, эти парики растут. Да они совсем не отличаются от людей. Может, это не куклы вовсе? Так не отличить. Вообще не отличить, — огорчилась Нектар.

— Они неживые, — успокоил я ее.

Проснувшийся Миф благосклонно воспринял заботу о своей внешности.

Он охотно наклонял голову, когда его стригли, прикрывал глаза, когда его пудрили.

— Терпеть не могу все самодельное. Латки всякие. Лоскутки. Как тут восхитительно легко! Какой стерильный воздух! Какая роскошная первозданная природа! — И Нектар снова рассмеялась, от удовольствия, что у нее все так хорошо получается. — Красота!

Я вдруг увидел, что волосы не разрезались, а распадались, вместе с движениями рук.

— Не пристало знати заниматься такой работой, — процедил сквозь зубы Юбилей.

— Брось, — сказала Нектар. — Еще штрих…

— Красота — это совершенство, — сменил тон Юбилей. Он неожиданно подмигнул мне. Я нехотя улыбнулся. — Можно быть грубым, как аскет Тугодум, но выглядеть нужно на все сто.

— Чего — сто? — сказал я.

— На все сто.

Во взгляде искусствоведа проскользнуло что-то.

Вечером стали съезжаться гости. Первым подкатил упомянутый аскет, живущий дальше всех от города, но славящийся своим аппетитом.

С тех пор как он простодушно справился о происхождении Офиса, писарь избегал родовитого феодала, как чумного.

Политик был очень толст. Выбрасывая ноги в стороны, он подошел ко мне.

— Ты кто?

Я назвался. Аскет пошевелил топорщащимися остатками усов.

— Я провожу вас, — предложил я.

— Веди, — распорядился аскет и хватко взялся за мою руку. Я едва не выдернул ее.

Столичный хлев был полон чудесных ароматов. Аскет задумался, выбирая место, и я потихоньку отмежевался от него.

Боб, начальник столичной стражи, дремал на подоконнике.

Посреди хлева стояла большая льдина. Церемония её сервировки заканчивалась.

Шахматисты стали обходить стены, зажигая факелы. Один композитор некультурно нашептывал что-то на ухо балерине, а та хихикала, прикрывая рот рукой — для них нет ничего святого.