Мангуп

Алексей стоит вместе с Мелеком в тени торговых лавок на самом краю площади. Они усмехаются, наблюдая за представлением. Именно им удалось сделать так, чтобы султан Мурад вернулся из отъезда чуть раньше положенного. В конце концов, не зря Алексей завязал столько родственных связей по всем берегам Черного моря, что даже случайный прохожий содрогнется от любой из фамилий. И не зря Мелек прихватил с собой в их неожиданную поездку немного ханского золота. Ладно, много ханского золота.

Султан поднимает ладонь в воздух. Толпа замирает, затаив дыхание. Как только эта ладонь в тяжелых кольцах резко падает вниз, Титай вспарывает Орхану живот. Отбросив нож, он проталкивает в зияющую рану руку. Тот хрипит, но не может даже отступить или осесть: со спины его удерживает Курт. Титай вырывает что-то из живого еще человека, резко дернув на себя, и разворачивается к площади.

— У него никогда не было сердца. Теперь все на своих местах.

На раскрытой окровавленной ладони Титая остывает сердце того, кто хотел сделать его рабом. Он дышит как загнанный зверь, шалея от утоления безумной жажды справедливости. Выпивая из воздуха свободу, которую добыл честным путем. Как и обещал Алексею.

Курт первым видит дрогнувшие колени друга. Бросает труп и, перевернув саблю лезвием подальше от себя, подхватывает Титая под локоть. У того кружится голова, а толпа, скандирующая то самое слово раз за разом, расплывается и множится натрое.

— Пойдем-ка отсюда. Мы все сделали. Все закончилось. — Курт проходит мимо посла и подмигивает ему: — А ты, крыса, живи и разбирайся с последствиями.

Титай хлопает друга по плечу.

— Теперь ты — новый Каракюрт.

— Не знал, что ты такой.

— Какой?

Титай сидит в тени на скамье, добравшись до торговых лавок. Орхан задел его. Городские лекари сами вызываются помочь и хлопочут над своим заступником. Алексей загораживает его от палящего солнца, встав сбоку и подпирая плечом угол дома.

— Не боишься увлечь за собой чужие умы. Говоришь с толпой, не пытаясь казаться лучше, чем есть. Не опасаешься предстать нескромным в своих мыслях и намерениях.

— Кто не хочет славы, тот и не призывает ее. Показная скромность под взглядами тысяч — лицемерна.

Они добираются до Эрбиля несколько дней спустя. Это последнее дело здесь. Титай появляется на пороге дворца и бросает под ноги отцу голову убийцы его жены.

Он не осуждает Шира и не спрашивает ни о чем. В конце концов, они не виделись целую жизнь, считай, не были знакомы. Титай проводит во дворце день. Ему выделяют роскошные покои, в которые не получается даже зайти. Его ребята, его Короли, спят на циновках. Ему показывают домашних леопардов, которых правитель держал во дворце всегда. Рассказывают, что именно такой напал на него, когда он был совсем маленьким. С тех пор мальчик жаловался на кошмары.

Он знакомится с младшим братом, встретив того в прохладном дворе с мелким бассейном. Сарда оказывается тихим юношей, сообразительным и понятливым, судя по паре фраз.

Титаю предлагают остаться — с семьей, со своим городом, со своим братом.

— У меня уже есть брат. Который любил меня и ненавидел, который был верен, сколько себя помню. У меня уже есть город. Который я видел во снах и полюбил, едва оказавшись на его улицах. У меня… — Титай оглядывается. Поодаль стоит Алексей рядом с оседланными лошадьми, ожидая, чтобы вместе отправиться в Эдирне, а оттуда, забрав своих Мечей, Королей и хана с его людьми, вернуться в Таврию. Но князь Мангупа, безусловно, примет любое его решение. От этого дается оно легко. — У меня уже есть семья. Странная. Но другой я бы не пожелал.

— Поедем домой, — говорит Алексей, кивая с самой теплой улыбкой.

Титай спит все четыре дня пути в Таврию. Ему снится дом. Белая крепость на вершине горы, висячие сады, спрятанные между домов, журчащие фонтаны и небо, которое слепит тысячами звезд.

Ему снится Мангуп.

Эпилог

Рык Яшара разносится над ханским дворцом, когда зверь видит чужаков. Здесь уже несколько дней нет ни людей Империи, ни других крайне неприятных личностей. Только Дацио. И его люди, которые вскидываются на резкий звук. Виконт меланхолично поднимает ладонь, давая знать, что никакой опасности нет.

Да что там опасности — вообще ничего и никого нет. Алексей, хан Хаджи Герай и все османское посольство исчезают в день прибытия сюда. Исчезают с пира, ускользают из тронного зала, пропадают в степях. В общем, делают все для того, чтобы и слыхом не слыхивать о каких-то там переговорах. Дацио уныло внимает словам юного Иоанна и только кивает, когда тот говорит, что хан и князь могут задержаться из-за неотложных дел.

Вот оно значит как… Каламиту осаждать не стали? Не стали. Ждали в гавани три дня? Ждали. Одолжили Алексею свои корабли? Тоже да. И где переговоры?

К чести княжича, тот действительно успокаивает воинов, которые готовы были уже рассвирепеть, узнав о том, что им придется прождать в Солхате неизвестно чего и не один день. Кто-то начал подумывать о том, чтобы бросить все и уехать. В конце концов, что вообще может сделать этот Алексей?