Мангуп

— Я не предавал человека, которого назвал своим господином. Но предал лживого пса, которым тот оказался. Серхат! — Титай разворачивается к толпе, разводя клинки в обеих руках и острие второго направляя теперь на площадь. — Начальник городской стражи Серхат, я спрашиваю тебя, кого ты держал в заключении, выдавая за моего отца? Говори. Сегодня народный суд открыт. Я спас твою дочь от бесчестья, я помню ее имя и цвет ее одежд в ту страшную ночь. Так не обо мне ли ты боишься теперь сказать правду? Солжешь на глазах у всего города — не сможешь жить как мужчина! — Титай кричит, прорываясь этим криком в людские сердца.

Люди отступают от Серхата, человека, одетого в приметный доломан[18], образуя вокруг него пустоту. Тот теряется, мнется, открывает и закрывает рот. Наконец нервно проводит ладонью по лицу, сплевывает на плитку и швыряет свое оружие оземь:

— Преступника. Твоим отцом я называл простого попрошайку и вора с улиц.

— Чей это был приказ?

— Орхана Каракюрта.

Площадь охает, взрывается свистом. Орхан пользуется моментом: выбивает одну саблю из руки Титая и нападает со спины, успевая пырнуть острием там, где меньше всего защиты. Взревев, Титай с разворота режет ему ладонь и оказывается за его спиной, обеими руками прижимая лезвие к горлу.

— Ты убил мою мать на моих глазах. Я почти не помню госпожу Джани, но уверен, что такой смерти она не заслужила. Шантажом ты заставил меня солгать и дать клятву верности.

— Да лучше б я прирезал тебя тогда! Ты не посмеешь, ты поклялся служить мне…

— До самой смерти, да. Только ты не уточнил до чьей.

Военачальник теряет самообладание. Уже давно по периметру площади собирается городская стража. Но останавливается в замешательстве, не видя ни народных волнений, ни беспокойства охранников Джахана и Каракюрта. Начальник стражи Серхат приказывает своим людям не вмешиваться.

— Ах ты, шавка! Как и тварь, что тебя породила, как…

Орхан отлетает на помост от пинка коленом. Разъяренный Титай бросает саблю на пол. Смерть от благородного оружия не годится для такого человека. Он наступает на Орхана, оставляя след голой ступни на его спине, и позволяет ему подняться. Но стоит эмиру сделать это, как парень отвешивает бывшему хозяину звонкую пощечину.

— Я — Титай. Старший сын владыки Эрбиля. Орхан взял меня в плен при осаде города и держал у себя рабом как залог остановки войны. Он никогда не брал Эрбиль. Цитадель не пала. Город был сдан Порте в обмен на мою жизнь. И этот договор Орхан скрывал от самого султана Мурада, позволив наградить себя положением при дворе и всеми почестями. Это может подтвердить правитель города. Это может подтвердить господин посол. Верно я говорю? — Титай склоняет голову набок, направляя косой убийственный взгляд в сторону Джахана.

Седой мужчина, посеревший теперь и лицом, трясущимися руками загораживается то от Курта, то от выкриков толпы. Сейчас, когда весь и без того ненадежный план оказывается разрушен, посол не находит ничего лучше, чем просто закивать в ответ. Ему страшно до немоты. Так страшно, как никогда в жизни не было. Потому что именно Джахан первым замечает фигуру, возвышающуюся над толпой на резном широком балконе.

— Ты недостоин ни тюрьмы, ни казни за смерть моей матери. — Титай вдруг говорит низко, тихо, и многоголосый гул унимается, вслушиваясь в эту рокочущую тишину. — За ноги, что ты ломал моим названым братьям. За каждого умерщвленного тобой ребенка и оскорбленную женщину. За каждого чиновника, отравленного тобой. За каждый проступок, которому есть доказательства. За твою жадность и трусость, за вероломство и коварство. За ложь султану Мураду, твоему городу и твоей Империи, которым я служил вернее, чем ты. Я объявляю кейрат[19].

Вот теперь люди окончательно убеждаются, кто перед ними. Легендарный Кир Кейрат. И все в нем так, как говорилось в слухах: и взгляд, и голос, и диски серег, блестящие под солнцем ярче, чем под луной. И персидские крылья доспеха, которые он собрал из золота, полученного за смерти убийц и предателей. Таких, каким оказался Орхан Каракюрт.

— Кейрат! — слово разносится одиночным воскликом над головами.

— Кейрат… — шепчет каждый, проговаривает одними губами, находя в душе отклик. Правда выходит на свет. Уродливая, как новорожденный ягненок. Руки на площади, покрытые мурашками от происходящего, стирают с нее вязкую кровь, обнажая прекрасное белоснежное создание.

— Кейрат! — кричит толпа, вознося руки к небу. Требуя справедливости. Требуя суда.

— Ты не посмеешь! Самосуд карается смертной казнью, преступник! Тебя повесят. И всех, кто с тобой.

— Нет, Орхан. Я не имею права принять решение о твоей смерти. — Титай указывает в сторону балкона, куда уже некоторое время с раболепным трепетом смотрит Джахан. — А вот он — имеет.

На балконе дворца над площадью возвышается султан Мурад. Как верно заметил хан Герай, он был человеком жестоким и несговорчивым. А еще султан ненавидел лжецов.