Мангуп

Хвитан хмурится, сжимает губы в тонкую полоску, но позволяет Тольге изучать свою необычную внешность. Парень оттягивает ворот Хвитановой одежды, разглядывая белое пятнышко на шее вздрогнувшего гиганта, который догадывается вдруг, что это и не парень вовсе: пальцы слишком мягкие…

Здесь оказывается на удивление хорошо. Не в Эдирне, а в этом скромном убежище на краю города.

В комнатушке становится слишком шумно и тесно. Под усиливающееся многоголосье Титай выбирается в зал. Оттуда — в темную арку еще одной комнаты, такой же маленькой, как предыдущая. Всего их пять вокруг общего зала.

Здесь на полу лежит соломенная постель, а у стены стоит сундук, разительно отличающийся от остального убранства жилища: вещь крепкая, вместительная и почти новая. Замок легко поддается ключу, вытащенному из хитрого крепления браслета на руке. Не скрипят даже массивные петли. В сундуке — его доспехи. Титай смотрит на них, пока забирает волосы в высокий хвост и скрепляет заколкой, взятой из того же тайника.

Когда в крохотную комнатку втискиваются все из зала — и Убийцы Королей, и Мечи, которые за короткое время слились в одну разномастную толпу, — Алексей переглядывается с ханом, кивком указывает на дверь и покидает комнату вслед за Титаем. Как раз вовремя: в одном из дверных проемов удается увидеть мелькнувший силуэт. Не придется обыскивать все комнаты.

Своего присутствия князь не скрывает. Да и не получилось бы: сердце бьется так громко, что его, кажется, слышно на всю округу. За спиной с глухим скрипом затворяется дверь. Алексей подходит к Титаю со спины. Тот стоит, не оборачиваясь, позволяет княжеским ладоням опуститься на плечи, огладить, почувствовать. Поддается, когда знакомые руки привлекают ближе, просят прижаться лопатками к налитой огнем груди.

— Я так соскучился, не представляешь.

Колючей от щетины щекой князь проводит по его уху, улыбается, поддевает губами самый краешек. И выдыхает расслабленно. С тех пор как они покинули Солхат, сегодня впервые можно воспользоваться передышкой. Пусть это и затишье перед бурей.

Титай закрывает глаза. Голову ведет от нежной слабости. Прикосновения желанны, в них верилось не больше, чем в мир без сражений и споров. Титай всегда стремился смотреть на вещи зорко и здраво. Теперь кажется, что можно было и помечтать. Может быть, тогда умел бы понимать, что люди делают со сбывшимися мечтами.

— Не думал, что смогу еще когда-нибудь тебя увидеть. Не знаю, что теперь сказать.

Внутри вздрагивает то, что не похоже ни на сосредоточенную целеустремленность, ни на мрачное предвкушение, ни на удивленную боль. То, что позволяет чувствовать себя хрупким в чужих объятиях. И вместе с тем бесконечно защищенным. Как той ночью, когда княжеские руки заставляли задыхаться в стонах. Титай косится, приподнимает голову, прижимается в неловкой ласке скулой к губам князя.

— А ты ничего не говори. — Голос Алексея сейчас мягкий, с жаркой хрипотцой.

— Все так изменилось и… Почему ты здесь? — Титай поднимает голову, встречая взгляд светлых глаз. — Остался бы в своем княжестве. Тебе ничто больше не угрожает. А это безрассудно. Ты еще можешь вернуться.

— Я ведь просил ничего не говорить. Никогда не слушаешься, да? — Алексей глухо смеется. Ему хорошо так, как давно не было. Столь желанное тело расслабляется в его объятиях — и не придумать сейчас лучшей награды за все безумство до этого. Здесь — и в любой момент и где угодно, но рядом с ним — Алексей чувствует себя действительно всемогущим. Склоняет голову, прижимаясь губами к чужому плечу. На вкус Титай как соль и пыль. Князь проводит по его ладоням, запястьям, оглаживая бережно, а потом обнимает за талию так крепко, что тот остался бы висеть в воздухе, вздумай оторвать ноги от пола. Титай удивленно охает.

— Я здесь, чтобы забрать тебя обратно в Дорос. Неужели ты думал, что я просто так отпущу тебя?

— С ума можно сойти. Как же я в такое впутался…

Алексей пользуется его растерянностью. Проводит большими пальцами по ребрам — невозможно удержаться, когда он наконец-то так близко. Слова могут показаться слишком простыми, но говорит именно то, что думает, потому что и отпускать не хочет, и возвращаться без него тоже. Он скорее пустится на разбой… Хотя, постойте-ка, на это и пустился.

На ласки у обоих отзываются и душа, и тело. Грудь Титая вздымается все чаще, но сердце успокаивается, не раздираемое больше недавними потрясениями. Важнее другие вещи. Личные вещи. Те, которым раньше не придавал значения.

— Куда легче поверить, что я сын какого-то там правителя, чем принять за правду, что ты действительно здесь. Со мной.

— А я говорил, что ты держишься как знатный человек.

Алексей касается губами напряженной шеи юного предводителя банды, главаря народных бунтов. Кем он там еще был, кроме танцующей на пирах Тени? Под ладонями его бёдра вздрагивают, если сжать крепче. Поддаются, если потянуть на себя, вынуждая развернуться.