Мангыстауский фронт

Шофер принес папку. Загадочно улыбнулся:

— С вас суюнши[56]. Так вроде положено по обычаю…

— За выговор-то? — Жалел пожал плечами.

— Э-э-э, не хитри… не крути, — приговаривал Тлепов, роясь в папке. — Куда же она задевалась? — Кто соль ел — воду пьет. Неужели оставил в канцелярии? Нет. Вот она! — Вытянул за уголок машинописный лист с грифом Министерства геологии республики. — Разрешите огласить?

Смысл дошел не сразу.

«Организуется нефтеразведочная экспедиция… На полуострове Бузачи… Изучить нефтеносность структур…» И дальше его фамилия.

— Ну-ка, дай взглянуть.

— Изучай, изучай.

— Так неожиданно…

— Неожиданно? — Жандос подмигнул. — Письмо министру писал?

— Да. Но Бузачи… Просто высказал свои догадки…

— Вот все и сошлось. Командуй новой экспедицией. Жалко, конечно, тебя отпускать, но… Уж очень заманчиво. Бузачи! Я бы и сам туда поехал, да Ерден на дыбы встал…

— Ерден?

— Ну конечно, он. Твою кандидатуру рьяно отстаивал. Дважды брал слово. Говорил, что ты зарекомендовал себя с наилучшей стороны как специалист и как руководитель. В общем, тебе можно доверить новую экспедицию, новый регион. А против меня так же настойчиво возражал… Правда, оговорился. Если, мол, Бестибаев найдет на Бузачи нефть, то тогда Тлепова пошлем ее добывать…

— А что министр?

— Ставил тебя в пример другим: все скважины, пробуренные в Узеке, дали нефть или газ. Говорил, что вот так — принципиально, заинтересованно, вдумчиво — надо относиться к порученному делу… В общем, ты в министерстве на коне. Советую ковать железо, пока горячо. Поезжай в Алма-Ату — с ходу выбьешь и средства, и материалы, и технику. И кроме того, — Жандос криво ухмыльнулся, — Ерден поможет. Пока не ушел…

— Он уходит? Вот это новость! А куда?

— На научную работу. Собирается защитить докторскую по Узеку. Между прочим, просил передать тебе: ему нужны кое-какие материалы… Так что ты задействован в его работе…

Жалел даже присвистнул:

— Пока мы здесь надсаживались, он на нашем горбу…

— А ты как думал? Ерден своего не упустит.

— Слушай, давно хотел тебе сказать. — Жалел как в ледяную воду кинулся. — Было у меня одно неприятное дело. Вроде как прокололся. Ерден предложил мне твое место… Ну не так чтобы прямо. А намекнул… Я сразу не сообразил, вернее…

— Не продолжай. Знаю! Просто ждал: скажешь ты или нет? — Набрякшее усталостью лицо Жандоса разгладилось, повеселело.

Они помолчали. Словно исполнили долг. Жалел помялся, но уж больно подходящий момент был, чтобы узнать. И он негромко спросил:

— Одно для меня непонятно… Почему Ерден так упорно выступает против тебя? Причем не открыто, а как бы втихаря копает…

Жандос скользнул глазами, выругался. Никогда Жалел не слышал от него грубостей, а тут…

— Наши отношения — длинная история, — начал он резко, без предисловий. — Учились вместе. Футбол гоняли. В политбоях участвовали. Влюбились в одну девушку… Потом война. Пока воевал — жена к нему ушла. Ее не виню. Да и его тоже. Жизнь есть жизнь. Я считался пропавшим без вести, а ей жить хотелось. В войну бабам тоже было несладко. Может, даже тяжелее, чем нам, на фронте…

Он как бы оправдывал ту, вовсе незнакомую Жалелу женщину. Как бы еще раз пытался доказать — ему? себе? — нет ее вины в том, что не дождалась.

— В общем, обычная история… Потом нас снова судьба свела. Работали в одном институте. Не поладили… Знаешь, как в романах? Конфликт хорошего с еще лучшим…

— Да, Ерден говорил, что ты хотел приблизить науку к производству. А он будто бы не спешил. Хотел, чтобы институт больше занимался чистой наукой. Но все-таки отчего же такая неприязнь? Скорее ты должен был…

— Сначала тоже не понимал, — невесело ухмыльнулся Жандос. — Пока Малкожин сам не раскрылся. Он всех одной меркой меряет. И себя, и меня, и тебя… Дескать, одним миром мазаны: свое благополучие дороже чести и совести.

Тлепову явно был неприятен этот разговор, но он почему-то не уклонялся от него, не обрывал. Может, потому, что хотел выговориться, отвести душу. Он был все так же собран, четок. Даже галстук поправил, словно перед докладом. Только лицо его побелело еще больше…

— В общем, за долгие годы столько всего накрутилось, что вспоминать не хочется. Но главное — это я уж потом скумекал — он ждал от меня… Ну, не подлости, а как бы потоньше, по-малкожински… Ну, положим, подножки или подвоха… Началось же вот с чего. После войны хоронили однополчанина. Ерден, соответственно, тоже был. Он, что касается своих заслуг, очень любит подчеркнуть: воевал, был ранен… Помнится, и речь тогда сказал. О боевом братстве… О том, что война до сих пор бьет и бьет… Как надо изложил.