Мангыстауский фронт

…Если скважины, которые ведут Аширов, Халелбек и Шилов, еще раз подтвердят его выводы, то… Жалелу стало жарко. Бросил карандаш. Откинулся на спинку стула. «Выходит, Салимгирей ошибается?!»

Пятно на стене превращалось в профиль Гульжамал. Капризные губы. Нижняя, как у девочки, чуть оттопырена. Глаз насмешливо косит.

«…Салимгирей… И ошибается…»

Он потер виски. Вытер тылом ладони скользкий лоб.

Они все танцевали от печки. От Эмбы. От известного. Так проще. Он понимал их. Но здесь, в Узеке, масштабы, условия абсолютно другие. Что подходило для куполов, не годится для его пирога… Еще день-два, и Халелбек вскроет пласт. Тогда… Или не вскроет… И что? Ничего. Значит, напортачил он, а не Салимгирей со своей группой.

Откинутая назад голова. Косы… И глаза верблюжонка. Где он мог видеть эту Тану? Или путает что-то…

Какая-то жилка сжалась над бровью. «Что же в ее взгляде? Печаль? Растерянность? Не разберешь. Но точно: видел эту девушку! Только надо вспомнить где…»

Постучал костяшками пальцев по столу. Бесцельно переложил бумаги — материалы для будущей книги о Мангышлаке. Бросилась в глаза выписка: «Природа не действует бесцельно…» «Чье же это? Кажется, Карелина. Да-а-а… Вот удивительный человек. Первый исследователь полуострова. И кто бы мог подумать, что блестящий петербургский офицер жизнь положит на изучение пустынного края. А все началось с эпиграммы на Аракчеева. С фельдъегерем, зимой, в одном сюртучке, выслан в Оренбург. «Природа не действует бесцельно!» Может, и себя имел в виду, когда писал эти строки? Если бы не опала, что ждало бы Карелина? Фрунт, маневры или, если бы улыбнулась фортуна, царские чертоги?.. А так — в Азиатской части России появился ученый. И остался в памяти потомков…»

Он опять взялся за схему. «Складка в Узеке асимметричная… Южное крыло более крутое. Это надо иметь в виду. И тогда… Если она тянется южнее, то… Конечно! Карамандыбас, Тенге тоже перспективны. Туда надо потом идти».

Ровно, слабо горела лампочка в самодельном — из проволочной корзины для бумаг — абажуре. Жиденький свет плыл по расчетам. Верблюжьи горбы кривых… Восьмерка как бесконечность. Хвосты нулей…

Жалел потянулся. «Теперь ждать, ждать… Халелбек пробурит свою скважину, и хлынет черная, словно ночь, жидкость. Никто толком и не знает, как она образовалась. Даже что такое нефть? Минерал? Минералоид? Минеральное вещество? Если бы не нефть — мир был бы иным. И разве обязательно все знать? Что такое нефть? Или любовь? Разве мы понимаем, что такое электричество?..» Он рассмеялся. Стопкой сложил расчеты. Открыл сейф. Сунул бумаги. Щелкнул замок. «Вот и все! Какой же сегодня день? Надо запомнить. 17 августа. Вторник». Потянулся. Пора домой…

Отец не спал — принимал засидевшегося гостя. На торе — почетном месте — возвышался незнакомый аксакал с густой, когда-то черной, а сейчас почти сплошь седой морозной бородой.

Жалел поздоровался. Бестибай, представляя гостя, сказал:

— Сары из рода Жанбоз. Я тебе говорил… В Караганде встречались. Теперь вот вернулся. Домой…

Жалел пытался припомнить… «Сары? Караганда? Жанбоз… Жанбоз… Конечно. Это отец Таны! Вот оно что. Только почему он записал ее не на свое имя?» Вгляделся в гостя. «Если есть сходство, то небольшое. Какая же примета? Кажется, если дочь не похожа на отца — к несчастью… Ерунда лезет в голову. Совсем очумел от структур».

Отец и гость продолжали прерванный разговор.

— Токал моя померла, — спокойно, как о привычном, сказал Сары. — Дочка… молодец у меня. Выучилась. Анженер по водной части.

— А сын? Бегис?

— Начальник шахтоуправления. У его детей уже свои дети…

— А мои внуки еще в школе, — отец закашлялся, вытер цветастым платком вспотевшее лицо. — Халелбек после войны долго не женился. Трудное время. Где уж приторачивать к себе женщину… Жалел, — в его голосе явственно прозвучала гордость, — в Москве учился. Самый главный геолог.

Жалел молча ужинал, поглядывая то на отца, то на Сары. Отец не оправился после болезни: желтое, изможденное лицо. Нос выпирает из ввалившихся щек. Глаза лихорадочно блестят, будто изнутри жжет их сухой огонь. Сары по сравнению с отцом выглядел значительно крепче. Сильная шея, как колонна, поддерживала крупную голову с раздавленными ушами. Видно, в молодости Сары был борцом… Морщины редкие, но глубокие. Руки с короткими, будто обрубленными, пальцами всей пятерней держат пиалу.

— Без ученья теперь как слепой! — важно проговорил Сары. — Ой-пыр-май, — спохватился он. — У нас Михаил Петровский гостил. Тоже ученый. Как и мой Бегис.

— Петровский? Михаил? В Караганде живет?

— В Москве. Рассказывал, что дознались, кто убил его отца…

Сары сделал паузу, шумно хлебнул из пиалы.

— Ажигали. Сын Туйебая убил!

— Вон оно что… Волчонок! Я-то думал: откуда у твоих жанбозовцев револьверы? Камча да соил… — простодушно сказал Бестибай. — И раньше говорил: ты ни при чем… Зря на тебя напраслину возводили.

Сары побагровел:

— Напраслина… Сколько терпел! Меня самого…

Он не договорил, раздраженно ткнул пальцем в пространство.