В тот момент Головкин чувствовал себя героем. Он напряженно всматривался в грязный туман, сквозь который проступали очертания дороги, и с досадой вспоминал мальчишку, отказавшегося участвовать в воровстве. Его привлекали именно такие темноволосые сутулые подростки со спутанными грязными волосами и белой кожей, но было бы нечестно нарушать условия сделки. Не все соглашались грабить склад, хотя большинство брали курево. Всегда все было по справедливости, за исключением разве что мальчика с тюльпанами. Такие вылазки он совершал часто. Обычно колесил поблизости от железнодорожных путей в поисках попутчиков. Особенно его веселили ситуации, когда кто-то заговаривал с ним о Фишере, о котором сейчас гудела вся Москва. Газеты, радио и телевидение стремились отвлечь людей от политики, а сделать это можно было только с помощью жутких историй. Что может быть страшнее мысли о маньяке, который бродит где-то поблизости и заманивает детей, чтобы замучить их до смерти?
– Только если Фишер сидит рядом и ведет машину, – отвечал на это Головкин и улыбался. Попутчик в этот момент обычно начинал преувеличенно громко смеяться.
Увидев указатель на конезавод, Головкин свернул. Перед забором стояла машина милиции. Он скривился и закурил. С тех пор как нашли тело мальчика, убитого им год назад, они как с цепи сорвались. Целый год прошел, а они только обнаружили останки. Откуда-то появился назойливый следователь, который вечно приставал к сотрудникам с расспросами, но все это скорее интриговало, чем пугало. К Головкину никто особо не обращался. Какие могут быть претензии к ударнику производства? Хотя никакого производства уже давно не было и в помине. Шел 1990 год. Людям третий месяц не платили зарплату, экономить стали на всем, даже на корме и витаминах для лошадей. Лучше бы на это обратили внимание, чем в лесу копаться…
Головкин щелчком выбросил бычок от сигареты в сторону милицейской машины и направился к загону с лошадьми. Там уже собралась группа подростков, ожидавших начала занятия по верховой езде. Зоотехник поздоровался с ними и ушел в свою каптерку. Занятия проводила девушка, недавно ставшая жокеем. Головкин же больше не набирал группу по профориентации, так как у школы теперь не было денег оплачивать его услуги. Несмотря на это, он все равно время от времени собирал детей и прививал им навыки правильного обращения с лошадьми.
В столовой в тот день все столы были заняты, поэтому подростки из группы верховой езды попросили разрешения сесть с ним. Головкин всю жизнь ел в одиночестве, поэтому их просьба застала его врасплох. Впрочем, предлагать им подождать, пока он доест, было бы странно. Он кивнул и продолжил прихлебывать суп. Шестеро подростков поставили свои подносы на стол, а седьмой пошел за столовыми приборами. Кто-то попытался завязать разговор с Головкиным, спросив о лошади, которая недавно заболела. Зоотехник начал рассказывать. Подошел парень с подносом, на котором лежали столовые приборы на всю компанию.
– Садись, вот твой поднос, – сказала полная девочка.
Головкин кивнул и продолжил что-то говорить. Поднос с вилками и ложками остался стоять перед мужчиной, и он автоматически стал раздавать всем ложки. Подростки слушали, брали ложки и принимались за суп.
– Ненавижу суп, – сказала вдруг толстушка, когда Головкин договорил и за столом повисла неловкая пауза.
– Я тоже, – подал голос мальчик, попросивший у «дяди Сережи» разрешения сесть с ним.
– Тут его просто из помоев готовят, я сам видел, – заметил подросток, который принес приборы.
Головкин посмотрел на свою пустую тарелку.
– Что ж вы его ели тогда? – спросил он и начал с преувеличенным интересом ковыряться вилкой в месиве из гречки и кусочков мяса, которое местные повара выдавали за гуляш.
– Просто вы дали нам ложки, – сказала девочка.
Вилки остались лежать на подносе, хотя каждый мог дотянуться до них. Все за столом начали смеяться. Головкин некоторое время непонимающе на них смотрел, а потом тоже расхохотался.