Маньяк Гуревич

– А то, что котяра в семье у Данки стал таким вот «смотрящим». Всю семью строит. Их каждого уже по три раза в разных местах зашивали. Терпит он только бабушку – та ему шваброй под кровать еду запихивает.

* * *

О природе любви написано много книг: как возникает она, сколько длится, как разбиваются сердца; любовная страсть разрушительна, но и чертовски притягательна, она неизменно людей завораживает.

Природу ненависти изучают психологи и психиатры, да и мало-мальски приличный писатель без неё жить не может: без ненависти, без ревности, без ярости не состряпаешь ни пьесы, ни повести, ни приличного романа.

О природе человеческой доброты написано немного, невнятно и скучновато; мало кто ею интересуется. Часто ли вам приходилось встречать людей, подставлявших левую щеку, вместо того чтобы врезать обидчику от всего сердца обоими кулаками, а если удастся, то и ногой? Да и откуда она возьмётся в наше время, в заурядном современном человеке, эта странная и обременительная штука – природная доброта?

Гуревич сидит у себя в кабинете, дверь тихонько открывается. В щели – фрагмент знакомого лица: на голове бедуинский платок намотан, обе руки забинтованы, и девушка со слабой улыбкой их предъявляет. Это Зина… Вот теперь уж её наверняка уволили – кто из родителей готов терпеть у себя дома странную особу, рехнувшуюся на сострадании к бродячим кошкам! Гуревич в сердцах бросает ручку на стол, вскакивает и кричит в собственном бессильном сострадании:

– Ну что, что-о?! Опять?! Когда же ты выучишь этот урок!

Катя, если б слышала эти вопли, резонно бы заметила:

– А ты, Гуревич? Сам-то ты когда выучишь свои уроки?

Дед Мороз в пустыне Негев

Его дети верили в Деда Мороза. Даже дочь, родившаяся уже в стране, где образ бредущего под пальмами старика в ватном зипуне и красном колпаке с кисточкой выглядит бредом сумасшедшего, – даже дочь его верила в Деда Мороза до самой армии.

В её обязанности входило составление списка новогодних подарков. Она обходила всех родственников: обоих братьев, маму и папу, а также таксу Кренделя, дотошно выспрашивала каждого, после чего писала письмо на иврите:

«Дорогой дедушка Мороз! В этом году мы просим привезти нам следующие подарки…» Далее шёл подробный перечень запрашиваемых товаров: папе – тапки, маме – тяпку для огорода, Мишке – наушники и набор новых флешек, Дымчику – фирменные мотоциклетные очки, Кренделю – собачьи вкусняшки, ну и прочее-разное, необходимое… что составляло первую половину послания. Во второй, важнейшей половине письма второклассница Серафима заказывала подарки для себя лично. При этом тон письма менялся на елейно-обстоятельный.

«Милый дедушка! – писала Серафима. – Только не ошибись и не принеси таких Барби, которых ты приносил в прошлом году. Те уже устарелые, такие есть у каждой подлой засранки в нашем классе. Пусть одна Барби будет негритянка, а другая с золотыми волосами, чтобы они у меня дружили. И чтобы с коляской, а в ней – ребеночек-барбеночек со всем хозяйством: бутылочками, сосками, ползунками… ну ты сам разберёшься. Только не слушай папу, он скажет, что всё это – дорогущая чепуха, но это не чепуха! Папа просто экономит, он жадноватый. А если у тебя денег не хватит, то учти: вчера Мишка сказал, что наушники ему не так уж и нужны. Имей это в виду…»

– Это какое-то письмо Ваньки Жукова! – возмущался Гуревич. – Чему её в школе учат! «Милый дедушка…». Когда это я был для неё жадноватый!

– Вот свинья, – соглашалась Катя. – Написала бы «прижимистый», это точнее.

Подарки покупались в страшной тайне от Серафимы, в дом заносились контрабандой, в несколько перебежек от гаража к кладовке. Накануне праздника Гуревич снимал с антресолей мешок, куда заключённые складывают свою цивильную одежду (парочку этих полезных мешков Гуревич украл в тюрьме, когда подменял коллегу), и набивал его подарками. Катя завязывала горловину блескучей лентой и лепила поверх мешка праздничные звёздные наклейки. А под вечер тридцать первого декабря звонил кто-нибудь из басовитых друзей Гуревича, подзывал девочку к телефону и говорил: «Здравствуй, Серафима! Это Дедушка Мороз. Выйди-ка во двор, глянь, что за подарки я вам из лесу принёс!».

Серафима взвизгивала, бросала трубку и, хлопая дверьми и теряя на ходу шлёпанцы, вылетала на крыльцо. Там на ступенях лежал мешок с подарками и рукавица, которую Дедушка Мороз обронил второпях, а на ручке ворот висела его забытая красная шапка.

Серафима была очень доверчивым ребёнком. Поздним, заласканным. Братья её обожали, хотя и презирали, как положено. А уж о родителях умолчим. Доверяла она этому миру безгранично.

Это и спасло Гуревичу жизнь…

Вернее, спасла его Рина, тогда ещё не невестка и не мать их внуков, а просто девушка, с которой встречался Мишка.