Маньяк Гуревич

– Здравствуйте, дорогая… – завёл певуче, выпрастывая руку больной из-под одеяла, по цвету лица и по пульсу определяя, доживёт ли бабка до возвращения ребят. Вид у неё был вообще-то цветущий, но такой вид и гипертония может давать. – Дорогая…?

– Катерина Фёдрна, – подсказала бабка. Женщины всегда безошибочно определяют, с кем из врачей можно завязать разговор, а кому надо отвечать, как солдат перед старшиной. – Неможется мне, доктор, прям с утречка не можется. Чтот вот здеся горит и торкается.

– Погодите, погодите, Катерина Фёдоровна. Не торопитесь. С наскоку мы вас лечить не будем, обследуем вас по полной программе. От А, как говорится, до Я. Вы не возражаете?

– Да что вы, доктор! – с удовольствием отозвалась больная. – Кто ж против этого станет возражать!

– Тогда, пожалуйста… Давайте-ка я помогу вам сесть… вот так. Вдохните поначалу глубоко… Хорошо, не торопитесь, теперь выдохните… Отлично! Ещё разок вдохните, пожалуйста… Мы никуда не торопимся, будем основательно вас исследовать, пока мои коллеги не привезут новейшие препараты, за которыми я их послал. А между тем, для начала проверим некоторые ваши реакции для более точного диагноза.

Мысленно Гуревич мчался сейчас вместе со скорой на Петроградку, с ужасом прикидывая, сколько ему надо тут продержаться, пока ребята не обернутся. И не догадается ли старуха, что ей морочат голову?

Но старуха, наоборот, с каждой проверкой впадала всё в большую в эйфорию. Гуревич поднял её с тахты, велел одеться потеплее и «по-спортивному», так как некоторые специальные проверки, которые он намерен сейчас ей предложить, проходят только в стационарах, и в высшей степени серьёзно. Помог ей натянуть бриджи, сам обул её квадратные ступни в валяные тапочки. Бережно натянул на неё тёплую кофту.

Старуха расцветала на глазах…

Тут нет ничего удивительного: эффект воздействия врача на пациента давно известен. Доброе слово врача воскрешает умершего Лазаря, грубое и безжалостное обращение может вогнать пациента в гроб. Это вовсе не значило, что старуха – симулянтка. У неё с утра действительно могло что-то болеть, настроение могло быть поганым – с внуком поругалась, голова разболелась. Решила, что на подступах – инсульт-батюшка. Ну и попросила соседку вызвать скорую. А дальше… пока скорая добиралась, маленько её отпустило, а тут ещё доктор такой душевный попался, такой поможливый и внимательный, хоть и молодой. И руки тёплые, он их у печки отогревал – не то что иные торопливые хмыри: лезут с холоду лапать своими ледорубами. И как же он старательно все-все прощупал-проверил! И вроде все в нутре, в глубине, что шкворчало и жгло, как-то само утихло, отпустило… Так ведь хороший доктор – он знает, как проверять больного. Он и сам сказал, что проверит все-все, до последней жилочки! И главное, разговаривает так умно, все объясняет, хотя слова непонятные медицинские…

Гуревич и в самом деле вслух проговаривал все медицинские термины, правильно полагая, что Катерину Фёдоровну это впечатлит:

– Вот мы сейчас… пальпация верхушки сердца… затем – перкуссия нижней части грудной клетки…

Наряду с этим следовал любимый Гуревичем этап осмотра пациента: лаконичная, но проникновенная беседа: нет ли у вас проблем со стулом, Катерина Фёдоровна? А по утрам не бывает, что в ухе у вас как-то… щёлкает или звенит?

Никого никогда в жизни Гуревич не обследовал так, как эту старуху! Она приседала по десять раз, после чего он проверял пульс. Задирала ноги, одну и другую – проверял пульс. Потом она стояла на одной ноге. На другой. Бегала трусцой… С закрытыми глазами, с расставленными ногами, в позе Ромберга доставала пальцем до носа, растопыривала пальцы. Сделала лёгкую зарядку, прописанную ей Гуревичем отныне и навеки, пока жива, каждое утро.

Он обследовал её по полному кардиологическому статусу. Затем по полному неврологическому статусу. Он изобрёл обследования, какие до него в медицине не существовали. Сам заварил ей чай под её руководством. Долго беседовал с ней о снах, предварительно пояснив, что болезни распознать можно задолго до появления явных симптомов. Например, когда снятся дорогие покойники.

– Ой, не говорите, доктор! – заголосила старуха. – Я уж знаю: когда мне снится покойный Валентин, жди какой-нибудь прорухи… Эт когда в последний раз – в апреле, что ль, он мне снился, – перед самым днём, как пенсию приносят. Стоит, бледный, и просит на пол-литра. «Валя, – говорю, – я с дорогой душой, но ты ж пенсии дождись, мне не с чего, вот те крест!» – хочу перекреститься, а рука не поднимается…

Когда наконец в сенях забухали сапожищи и взмыленный фельдшер влетел с сумкой, неторопливый Гуревич вытянул из сумки тонометр и торжественно измерил старухе давление. Оно было в норме.

Он оставил ей жаропонижающее, лично накапал в стакан тридцать капель валерьянки и велел выпить. Хотел и себе накапать, но удержался.