Манифест Рыцаря (СИ)

…Полтора месяца дороги Тури провела, мрачно размышляя о перспективах. У неё было время подумать о том, какие возможности она упустила в жизни и какие ещё упустит, медленно погибая в ссылке на краю известных земель. Не то что она чувствовала себя обречённой; нет, Туригутта готова была поспорить с любыми обстоятельствами. В конце концов, она была женщиной действия.

В очередной раз выругавшись и пообещав себе, что бросит думать о том, как с ней обошлась судьба, Чернобурка вздохнула, потёрла запястье под верёвкой, задумчиво уставившись на свою трубку. Сама она раскурить её не смогла бы.

Например, попросить помощи у мрачного дикаря, который скорчился в противоположном углу её клетки. В первые же сутки путешествия Туригутта подралась с осуждёнными на каторгу проститутками, и погонщики здраво рассудили, что портить девчонкам лица им было не с руки. Так воительница стала соседкой такого же изгоя — насколько она могла определить под слоями грязи, он принадлежал к дальним восточным племенам далеко за Черноземьем. Сложно было представить, что она самолично почти завоевала Пустоши и восток всего-то полтора года назад.

Повозка громыхнула ещё раз на камнях дороги. Тури ругнулась, безуспешно пытаясь разглядеть что-то в пыли. Ишаки с корзинами, обгоняя её клетку на колёсах, протяжно ревели. Женщина уселась обратно. Скоро их должны были доставить к месту назначения. Если западные каторги не отличались от восточных, до того, как новые каторжане примутся за работу, всем им предстоит пройти отбор.

Судя по изменившемуся ландшафту, путь основного каравана приближался к завершению. Каторжан привезли в Лукавые Земли.

«Румяные все, сытые, — не без зависти замечала Тури проходивших мимо крестьян, любопытно всматривавшихся в лица преступников в кандалах и клетках, — самый нищий из них богаче моих бойцов, пожалуй». Она вздохнула. Погонщики производили перекличку и подсчёт заключённых. За весь переезд никто, конечно, не совершил побега, но трое умерли от обострения болезней.

Принимающий преступников служитель городского дозора, очевидно, доволен этим обстоятельством не был.

— Тебе платят не за то, чтобы ты уморил их по пути, — распекал он погонщика Ларата, — они нужны нашему князю на каторгах, а не в земле.

— Я им кто, кормилица с сиськой? — огрызнулся Ларат. — Помер и помер, я их не воскрешу теперь.

— Нам донесли, что есть особая пленница, — чиновник метнул короткий взгляд на клетки, — осуждённая за разбой воевода.

— Есть. Жива.

— Кто эта?..

Тури послала обоим по поцелую. Ларат ответно погрозил кулаком:

— Отрежу язык! А что с ней не так?

Дальнейшую беседу было не расслышать. Оба отошли. Тури убедилась в тщетности попыток расслышать их речь. Вместо этого она изучала окрестности. Не зря чиновник переживал за то, что каторжане испортят собой зрелище князю Иссиэлю.

В землях Элдойра, в Предгорьях, а тем более в её родной Руге, никогда не было подобного богатства или роскоши. Помимо сияющих доспехов и множества знамён — рябило в глазах от цветастых стягов, лент, от пестроты одежд — над турнирными полями стоял невообразимый шум. Кроме песен и звона колокольчиков, фальшивящих труб, ржания коней и песен подвыпивших гостей то и дело раздавались крики зрителей, поддерживающих своего претендента на победу.

И вдобавок гости турнира сделали почти невозможным въезд в город. Красные Врата Мелтагрота едва были видны, а тракт уже был забит движущимися толпами гуляющих. Туригутта жадно оглядывалась вокруг, надеясь отвлечься от жжения в мочевом пузыре: Ларат был не самым любезным тюремщиком и пленников прогулками не баловал.

Сам же он вовсю сварился с чиновником, принимающим заключённых. Того не устраивало всё, начиная с внешнего вида каторжан и заканчивая сущими мелочами:

— Чёрные знамёна на ваших копьях. Смените их на белые. — Чиновник свернул свитки, — Чёрные принадлежат династии Элдар. В наших стенах мы им не рады.

— Они серые были, а потемнели от грязи, — ворчливо ответил Ларат. — Я, что ли, знаю, кого вы тут любите, кого — нет?

— Это политика. — Ни единый мускул на лице собеседника не шевельнулся.

— Я не политику в своих клетках вожу, а заключённых! Или от цвета их рванья зависит то, сколько леса сплавят по рекам? Или сколько камня город получит для своих строек?

Сул закатил глаза. Туригутта сделала то же самое. Помимо желания помочиться, её одолевала жажда. И всё зудело от грязи. От запаха собственного с месяц не мытого тела почти выворачивало. Мужчины продолжали препираться. Это могло длиться долго — оставалось надеяться, что не дольше турнира.

— Эй, как насчёт сопроводить моё столь щепетильно охраняемое высочество в кустики? — не выдержала, наконец, женщина. — Или как?

— Заткнись, — не оборачиваясь, стукнул сапогом по телеге Ларат. — Так вот, твоя милость, поговорим о стоянке на ночь…

— С этими знаменами в городе никто не находится. Так приказал князь.

— Да Бог мой, что тебе до знамён-то? Ну снимем мы их, снимем!

— Мне надо отлить, — ни к кому не обращаясь, громче повторила Тури. Терпеть больше было совершенно невозможно.

— Пошла на хрен. Так что, господин?