Манифик

Именно тогда он и познакомился с Агнием. За пределами больницы тот работал в банке. Перекладывал бумажки, как он говорил. Простым клерком, который должен был сидеть ровно по девять часов и ставить подписи на трижды проверенных документах. Зачем? Потому что ему очень повезло с трудоустройством: он мог оплачивать квартиру для себя, жены и маленького сына и при этом откладывать на покупку собственного жилья. В те годы об ипотеке не могло быть и речи. А будущее давило еще больше, чем прежде, когда была надежда на лучшее. Но надежды не стало.

Несчастный Агний радовался жизни в минуты выписки, а через полгода начинал пить. Для его сотоварищей это был первый признак: Агний впадает в отчаяние. Когда отчаяние достигало пика – его везли в больницу. Почему им так дорожили? Наверное, он «перекладывал бумажки» в нужном направлении. Это тоже очень важно.

Но на самом деле Агний, как он рассказывал Исаю, когда они везли на телеге кастрюли с пищеблока, грезил музыкой. Он окончил музыкальную школу, потом институт культуры в провинциальном городе, и с ним учились те, кто пробился. Те, кто пробился, разделились на две части. Одним удалось остаться и достичь чего-то в той профессии, которой учились долгие годы. Другие нашли себя в более прибыльной сфере. Агний тоже перебрался в столицу. Работал в банке, но ждал, когда его позовут туда, где он мечтал быть, а его не звали. Видимо, перкуссионист, чьим любимым инструментом был треугольник, никого не интересовал.

В общем, несбывшиеся чаяния и надежды приковывали Агния к больничной койке, для того чтобы просто обколоть его антидепрессантами и спасти от отчаяния, которое накрывало его с головой той самой простыней на больничной койке. Однажды он обмотал ею шею, привязав другой конец к спинке кровати. Как он это умудрился сделать под всевидящим оком санитаров – осталось загадкой. Но то самое око исправило свою ошибку, когда Агний посинел и наверняка услышал шепот бога. Его вовремя отвязали, отправили на неделю в реанимацию, а потом еще месяц держали в палате надзора.

Поначалу он показался Исаю глубоким человеком. Пусть страдающим, пусть безвольным, но это можно было выровнять, из этого вытащить и заставить захотеть жить. Самое главное – он показался глубоким. Позже Исай понял, что ошибся. Он принес Агнию сочинение Ницше «Как говорил Заратустра», Исай уже наполнял свой мир разного рода философией, потому что к тому времени у него уже был хороший контакт с интерном Еленой. В книге была фраза «толкни слабого». Агний проникся и стал толкать. Толкал беспощадно. Бросал на стены дебилов в курительной комнате. Отбирал сигареты у шизофреников, когда те пребывали в иных мирах, а он считал, что в этом им не нужны радости жизни. Но однажды, когда к нему пришел эпилептик со свинцовым взглядом и выловил пальцами из миски с кашей куриную ножку, Агний молча сглотнул слюну. Он не понял главного: толкнуть слабого нужно в себе, чтобы стать сильным.

Исай был свидетелем того случая и после него прекратил всякое общение с Агнием. Тот пытался несколько раз наладить отношения, рассказывал, что если бы не семья, то обязательно основал бы свою рок-группу, которая бы натворила много шума не только в стране, но и в мире. Но Исай верил поступкам, слова для него были ничем.

Дальше он избегал общения с этим человеком и вконец убедился, что только Елена, которая уже стала его полноправным врачом, действительно является его другом. Но уже тогда знал, что от нее можно было ожидать всего. Сейчас он понимал, что скорее докторша прониклась к нему своим стремлением разглядеть в болезни здоровье, чем он поверил в искренность ее отношения. Но Исай был рад такому симбиозу. Знал, что однажды выйдет на свободу.

Он сел перед компьютером и сосредоточился на поиске Агния. Еще раз вспомнил, как тот пришел на седьмое представление. Своих будущих жертв Исай не пускал на шоу под разными предлогами. Агния просто развернула охрана. Он был так несчастен и безропотен, что не осмелился возразить даже взглядом. Исай тогда увеличил изображение его лица на экране и не увидел ни намека на протест в глазах этого человека. Тот лишь закивал, словно жертвенный баран перед закланием, и, исподлобья посмотрев по сторонам, зафиксировал свой взгляд на камере, которая передавала его увеличенный образ на телевизор Исая. Исаю на мгновение показалось, что тот все понял и интуитивно, а может, под влиянием какой-то высшей силы знал, куда обратить свой взгляд.

Тогда вдруг внутри Исая что-то мощное и страшное, как прибойная волна на рифе, сдавило тяжестью в груди, и многотонное чувство жалости пустило кровавую слезу прямо по венечной борозде сердца. Исай видел это все внутренним взором. Он смотрел на картину, происходившую в его организме, и ненавидел себя за собственную слабость. Потому вовремя взял себя в руки. Он знал, что никого нельзя жалеть, и в первую очередь себя.