Мания

В этот момент в зал вошла Наталья Никитична. Свежая, роскошная, в махровом розовом халате, с приоткрытой грудью, с мокрыми, гладко зачесанными назад волосами, эротично босая — с ее загорелых ног еще скатывались капли воды, — она, словно споткнувшись, остановилась на пороге. Смрад вынудил ее задержать дыхание, непонятные в первый момент разрывы заставили влажными ладонями закрыть лицо. В какое-то мгновение ей даже захотелось сбежать. Но счастливый вид Маниколопова, восхищение его атлетической фигурой на фоне атакуемого Белого дома, бросающаяся в глаза решимость задержать наступление голодранцев, впечатляющий образ мифического борца со злом, в котором предстал сейчас перед ней Петр Петрович, заставили молодую женщину остановиться. К тому же ее чувственная натура уловила, что в воздухе апартаментов, помимо вони, возник плотский аромат эроса. «А не оригинальная ли это попытка соблазнить меня? — вдруг пронеслось в ее голове. — Такой сумасбродной интриги я даже не представляла! Эти воздушные залпы, эта всепроникающая вонь, эти кружева белых лепестков роз, носящихся по залу, огромные задницы, выставленные как бы на продажу, — разве все это не апофеоз сексуальности самой атмосферы? Ох, хочу Петра Петровича! Требую его срочно!» Жаждущая эротики госпожа Мегалова бросила своему поклоннику взгляд, полный любви, и понеслась к Маниколопову. Она представлялась себе именно той женщиной, которую с нетерпением ждал кавалер. Наталья Никитична целовала художника эротического спектакля, оставляя синячки на мочках ушей, на подбородке, на шее, на руках.

Госпожу Мегалову отличали качества, присущее истинным гражданкам нашего замечательного мегаполиса: она домогалась секса с маниакальным упорством, она требовала близости, не дожидаясь взаимности, она не обращала никакого внимания на вид, пол и сословие эротических партнеров. Молодая женщина расставалась с любовниками без слез, угрызений совести, душевных усилий и поиска поводов для дальнейших встреч. Ее жизненным кредо стала эротическая всеядность и сексуальная свобода. Она стремилась к этому, как художники тянутся к гармонии красок, как политики — к лести, как артисты — к сцене.

Господин Маниколопов остановил ее страстные порывы возгласом: «Дорогая Наталья! Возьмемся за руки, чтобы защитить наши идеалы! Пусть бунтари знают: мы отстоим наш великий город! Нас не устрашат ни артиллерийские залпы, ни химическая атака, ни рукопашный бой. Мы готовы стоять стеной! No pasaran!»

В этот момент молодая дама услышала голос артиллериста: «Стреляй в богатея Маниколопова! Уничтожай капитализм в России! Бей его наповал! Расстреливай его приспешников в Белом доме! Разнеси его предстательную железу в пух и прах, чтобы ни одной капли спермы у него не осталось, чтобы не плодила таких кровососов земля русская. Пусть лучше зарастет она мандрагорой, мандрагорой, мандрагорой…» Наталья Никитична вначале растерялась: услышать такое! Впрочем, она быстро пришла в себя, проглотила горькую слюну, опустила руки, сжала губы и стала плечом к плечу с Петром Петровичем. «Вот это мужчина!» — мелькнуло у нее в голове. Для нее он был не мудрец, не красавец, не богатырь, — для нее он был erecticus! И больше ничего. Ей ничего не хотелось ни знать, ни помнить о нем: ни сословия, ни состояния. Только erecticus покорял ее! Она мечтала сейчас лишь об одном: о безоглядности страсти.

Тут она снова посмотрела на двадцать воздушных пушек, продолжающих палить изо всех орудий. Их калибр был огромный, вид пугающий, звук сотрясал стены. «Что это значит? — опять подумала она. — Он хочет предложить какой-то экзотический способ любви? Вспоминаю, что парагвайские плантаторы возбуждались при виде открытой пасти кайманов, камбоджийские кхмеры — при расстреле безвинной публики, туркестанские басмачи распалялись, заглядывая в глаза гадюкам, грузинские кавалеры перед ночными танцами ложками уплетали аджику, но этот маниколоповский спектакль мне совершенно незнаком. Что за диковина — голые зады? Для чего их выставили с такой пышностью? С таким размахом? И при чем тут Петр Петрович? Впрочем, я готова на все ради тотального секса! Никакие ухищрения меня не сконфузят! Где вы, мужики?»