Манюшка

– Машенькой, – отозвался дядька Вася, натужно улыбаясь.

Он был готов шаркнуть ногой, сделать поклон, если нужно, лишь бы сладилось.

– Милости прошу, девонька, – отозвалась женщина, обнимая свою новообретенную родственницу.

– Сердечная ты женщина! – похвалил Василий.

– Спасибо на добром слове!

– Тебе спасибо! Выручила!

– Пойдем в избу, передохни, перед обратной дорогой, – добродушно предложила старушка, показывая рукой на дверь.

– Тороплюсь, обратный путь неблизкий.

– Как ведаешь, тебе решать, настаивать не стану.

– Ну, раз все сложилось как нельзя лучше, – обрадовался дядюшка, – поеду. Живи Маша – не тужи. Прости, Христа ради, храни тебя бог!

Девчушка на ласковые слова отозвалась, всплакнула. Обняла на прощанье.

– Прости меня! – еще раз сказал он, опуская голову.

– Долгие проводы – лишние слезы! – отозвалась тетка Катерина, – иди Василий, не поминай лихом!

– Прощай Ермиловна, не держи зла!

Поклонился в пояс, снимая шапку.

– Прощай! Не упомню, не горюй!

С тяжелым сердцем поспешил к лошаденке, чтоб скорее добраться до дома. По уже оттаявшей дороге путь назад будет куда длиннее. Совершил свой грех, повесил камень на шею. Зато жена успокоится, перестанет стены криками сотрясать, может ласковее станет, почитай которую ночь одному спать приходится. Куда уж больше? Невмоготу!

– Но, пошла, зараза, – хлестнул кобылку по упругому крупу.

Лошадка, взбрыкнула, храпнула, и сошла с места. Телега хоть и немного, но стала легче – хозяин возвращался один. Вместе с ним ехали только темные думы.

Маша ступила на порог нового жилья, наклонилась, чтобы попасть внутрь. Ох, и низкий же проем, так и лоб можно расшибить с непривычки!

В избушке темно. Сквозь маленькие оконца свет едва проникает внутрь и освещает только переднюю часть. Половину всей избы занимает русская печь. На ней старая Катерина иногда спит, еду тоже на ней готовит. Топилась по – черному, чтобы согреться, надо дверь открытой держать, а то задохнуться можно. В избенке все пропахло дымом. В красном углу, как положено, иконы староверские для моленья, в моленную не ходила, дома богу молилась. Изо всей мебели: две лавки да стол. Из кухонной утвари лишь две миски, крынка глиняная, кружка, пара деревянных ложек. На полу – лежанка из соломенного матраса. Ни подушек, ни одеяла. Укутывалась тетка старым пальтецом, а под голову пиджачишко свернутый клала. Нищета голимая! Ни поесть, ни одеться!

Чистым дом не назовешь. Кругом: грязь, копоть. Лежак совсем старый, пыльный, солома затхлая, давно не меняная. Катерина не могла по стенам прыгать, пыль, паутину собирать – здоровья не хватало. Умом все бы сделала, а как начнет: одышка мучает, ноги подгибаются, беда, да и только.

Маша с сожалением осмотрелась вокруг. Стало чуточку страшно, что среди такой убогой обстановки, придется жить.

– Ну, немая, не глухая – это хорошо! – прервала раздумья новоявленная тетушка, – значит, меня слышишь. Поладим. Проходи, снимай, с себя, на гвозде возле двери вешай.

Маша кивнула в ответ, отыскивая вешалку.

– Разглядеть тебя охота. Да ладно, после! Счас, краюху дам, да квасу. Поешь и ложись на лавку. Потом все решим, – затараторила старушка.

Почему-то тетке Катерине вспомнилась деревенская юродивая. В Березовке, на другом конце проживала глухонемая женщина, которая не говорила и не слышала с самого рождения. Когда ей чего-то нужно было – громко мычала, махала руками. Со стороны виделась, как сумасшедшая.

Еще раз взглянула на племянницу и улыбнулась: Маша на умалишенную не похожа. Всему виной жуткий случай, когда мать в петле увидела. Просто в голове что-то отключилось разом. Кто знает, может, потом заговорит бедняжка?

Маша, хоть и находилась в смятении, от жизненных перемен и неясности судьбы, поняла, что попала в нужное место: «Я ей родная, здесь спокойнее будет, не то, что в приживалках. Во всем помогу, скрашу старость. Стыдно, что Бабой-Ягой представила».

Она, не имея речи, часто разговаривала сама с собой, размышляла. В хорошенькой головке всегда была какая-то фантазия. Внутренние диалоги зачастую давали стимул быть сильной. Но больше всего ей нравилось петь. Услышит песню, запомнит, и повторяет по нескольку раз. Одно непонятно – в голове слова есть, а наружу почему-то не выходят, застревают внутри.

Сейчас подумала: «Нужно обязательно понравиться тетушке». Съела ржаную корочку, запила кислым квасом и прилегла на лавку, как та велела.

Вот так и появилась в Березовке новая жительница, которую Катерина ласково окрестила – Манюшкой. Березовские так же кликать стали. Девчушка, к любому труду приучена, на все руки горазда: помыть, постирать, копать, за скотом ходить. Грязную избу в два счета промыла, тряпочки отстирала, пауков повывела.

Старушка довольнехонька. Запала в сердце сиротка. Деревенским соседям, с кем знакомство водила, нахваливала, с гордостью и любовью рассказывала, что преображения в доме случились – чистота и порядок. Мнение о прибывшей сложилось хорошее. Да и видели, что и вправду умница, скромница и хозяйственная. Мимо пройдет, улыбнется, головой кивнет. Не девушка – золото!