Мао Цзэдун

Чувство протеста, которое вызвал в Мао устроенный родителями брак, основывалось, видимо, на том, что отец вознамерился окончательно привязать его к земле, к угнетающе тяжелой жизни крестьянина, а уж ее-то сын успел возненавидеть. Уйдя из дому, он твердо решил строить свою жизнь сам. Первым шагом в этой жизни стало продолжение обучения, на этот раз в частной деревенской школе, под руководством учителя — земляка преклонных лет. Как только мальчику исполнилось пятнадцать, он категорично заявил отцу, что не испытывает ни малейшего желания отправляться на выучку к торговцу в Сяптань и собирается записаться в среднюю школу.

И в этом Мао, хотя и не сразу, удалось добиться своего. Похоже, здесь взяли верх те отцовские качества, воздать должное которым он смог только много лет спустя.

Жэньшэн и в самом деле недооценивал силу характера и упрямство своего сына, однако Мао, в свою очередь, за суровым его лицом тоже не сумел рассмотреть законную отцовскую гордость. Конфуцианство как мировоззрение пронизано понятием непрерывной связи поколений. Мужчина может считать, что жизнь удалась, если дети превзошли его самого; их успех прославляет не только отца, но и деда, прадеда… Будучи человеком необразованным, Мао Жэньшэн тем не менее прилюдно называл сына «домашним ученым», признавая, что в семье лишь он один имеет шанс вырваться из ограниченного мирка родной деревни.

На протяжении десяти последующих лет отец, представавший в воспоминаниях Мао скрягой и ослепленным предрассудками своего класса тираном, оплачивал учебу и бытовые расходы сына. Он продолжал делать это даже после того, как стало совершенно очевидно, что в деревню тот уже никогда не вернется, а потраченные деньги не принесут и грошовой прибыли.

Предыдущее поколение и представить себе не могло, чтобы подобные вызовы родительскому авторитету оставались без последствий для дерзнувшего их бросить. Но в Китае уже шли перемены. Даже в далекой Шаошани рушились неприступные когда-то твердыни.

Эти перемены были вызваны медленным разложением старых устоев общества, усиливавшимся давлением извне. Полтора столетия спустя после того, как император Цяньлун высокомерно и снисходительно — «Китай… не нуждается в товарах варварских стран» — отклонил предложение короля Великобритании Георга III о начале торговли, соотношение сил в мире значительно изменилось. Китай остановился в своем развитии, богатство и мощь по капле вытекали из раздираемой кровавыми мятежами страны. Европа же, пройдя через промышленную революцию, вышла из нее окрепшей и полной амбициозных планов расширения сферы своих интересов. Конфликт между двумя полюсами становился неизбежным. В 1840 году вспыхнула первая «опиумная» война, в результате которой Британия прибавила к своей короне Гонконг. Иностранцы получили разрешение селиться в Шанхае и четырех других портах. По окончании второй «опиумной» войны с маршем прошедшие в 1860 году по Пекину британские и французские войска дотла сожгли императорский Летний дворец. Добытые с оружием в руках привилегии позволяли теперь иноземцам проживать и в столице.

Но только не в Хунани. Из всех подданных императора ху-паньцы слыли наиболее консервативной и враждебно настроенной к чужакам частью населения. «Они являются типичнейшими представителями китайской нации и, похоже, нисколько не доверяют выходцам из других провинций, — вспоминал путешественник из Европы. — Причем, судя по тому, что мне довелось видеть и слышать, остальные жители страны платят им взаимностью». Наследник императора прозвал хунаньцев людьми «беспокойными и драчливыми». Население провинции горделиво хвасталось, что «на их землю не ступала нога ни одного маньчжура». Для иностранцев въезд на территорию Хунани был закрыт. Когда в 1891 году у стен главного города провинции Чанша появился английский миссионер Джон Гриффит, толпа встретила его камнями. Впоследствии он писал: «Подобно Запретному городу в Пекине или Тибету, это одно из немногих мест во веем мире, вход куда иностранцу категорически запрещен. Видимо, Чанша является в Китае самым непримиримо настроенным к чужестранцам городом. Вражду здесь исповедуют даже люди образованные, а чиновники лишь укрепляют их в ней». Однако наряду с этим отдельные смельчаки, умудрявшиеся пробраться в Хунань, поражались «проницательности и упрямству местных жителей», так отличавших их от полнейшего равнодушия населения в других районах страны.