Мао Цзэдун

Первые иезуиты, попавшие в Китай в XVIII веке, считали Хунань наиболее недоступной частью империи, где гонений на миссионеров следовало опасаться более чем где бы то ни было. Уже ближе к современности, при жизни деда Мао, Хунань оказала резкий отпор участникам Тайпинского восстания, опустошившего 8 провинций и унесшего 20 миллионов человеческих жизней. Чанша выстояла восьмидесятидневную осаду, что позже дало ей право называть себя «Городом железных ворот». Столь жесткое сопротивление объяснялось вовсе не преданностью местной элиты трону, а, скорее, ее неприятием христианской, по сути своей, идеологии тайпинов — еретической по канонам конфуцианства. Хунаньский наместник Цзэн Гофан, ставший для маленького Мао героем, разбил войско мятежников, которым командовал другой хунансц, Хун Тачуань.

«Для населения провинции всегда были типичны независимость и обостренное чувство собственного достоинства, — писал в начале нашего века наблюдатель. — Особый склад ума местных жителей позволял им считать себя людьми, отмеченными Небом». Уроженцами Хунани были весьма многие высшие императорские чиновники и вряд ли меньшее количество реформаторов и революционеров.

Первоначально огромная империя никак не реагировала на появившихся у ее ворот иностранцев. Однако в 70-х годах XIX века в стране зародилось так называемое движение самоусиления. Под лозунгом «Европейским формам — китайское наполнение» реформаторы пытались убедить общество в том, что, обладая западным оружием, оно будет в состоянии изгнать нежелательных пришельцев и сохранить привычный конфуцианский уклад жизни. Их идеи потерпели крах после того, как в 1895 году Китай вновь потерпел унизительное военное поражение. Самое обидное заключалось в том, что нанесли его не европейцы, а азиаты, соседи-японцы, на которых жители континента презрительно смотрели как на карликов. Предпринятая через три года молодым императором Гуансюем попытка обновить систему управления страной закончилась провалом из-за саботажа консерваторов, действия которых направляла вдовствующая императрица Цы Си. Крупнейшие европейские державы решили договориться о разделе Китая. После обсуждения вопроса лондонской палатой общин в 1898 году было объявлено, что Хунань вместе со всей долиной реки Янцзы переходит в сферу интересов Британии. За этим решением последовало «Боксерское восстание»[9] — медленно умиравший режим уже агонизировал. Передовые умы Китая не хуже иностранцев понимали: старые порядки безвозвратно рушатся. Дело за последним толчком.

Но жители Шаошани знали обо всем этом крайне мало. В чайных домиках велись бытовые разговоры; те, кто умел читать, собирались у стоящих под навесами досок, где местные чиновники вывешивали обращения к народу. Через порт, расположенный в соседнем уезде Сянтань, проезжали торговцы из Кантона[10], Чунцина и Ухани, делясь, как в средневековой Европе, последними слухами. Но эти доходившие до крестьян слухи о восстании ихэтуаней были слишком неопределенными, а о нависшей над Китаем угрозе простой народ и не подозревал. Даже о последовавшей в 1908 году смерти императора в деревнях узнали лишь два года спустя.

Первое представление о серьезности стоящих перед страной проблем Мао получил, прочитав взятую у родственника книгу «Предупреждение старцу», написанную незадолго до японо-китайской войны шанхайским компрадором Чжэн Гуаньином. Автор настоятельно рекомендовал Китаю как можно быстрее вводить у себя последние технические достижения Запада. Телефон, пароход, железная дорога были выше понимания обычного деревенского жителя, не знакомого с электричеством и знавшего лишь силу собственных рук и тяглового скота. Описание заморских чудес разожгло воображение Мао, занятого в то время тяжким крестьянским трудом. Позже он согласится, что именно эта книга заставила его принять твердое решение продолжить свое обучение.

Чжэн Гуаньин резко осуждал отношение европейцев к китайцам в портовых городах. Он пламенно призывал к парламентской демократии, конституционной монархии, внедрению западных методов обучения, к реформам в области экономики.

И все же его идеи произвели на Мао куда меньшее впечатление, нежели попавшая в руки несколькими месяцами позже брошюра, где описывался процесс расчленения Китая европейскими странами. И через тридцать лет его память все еще хранила первую фразу: «Увы нам! Китай порабощен!» Брошюра рассказывала о японской оккупации Кореи и острова Тайвань, об утере империей своего влияния в Индокитае и Бирме. Читая, Мао испытывал те же чувства, что и миллионы молодых китайцев: «Будущее родины меня ужаснуло, я начал понимать, что помочь ей подняться на ноги — долг каждого».

Другим действенным для Мао фактором была набиравшая силу волна бандитизма и общественных беспорядков.