Мао Цзэдун

Подобно большинству произнесенных за последние годы речей Председателя, его выступление на пленуме было отрывочным и сумбурным, полным незаконченных фраз, имевших весьма отдаленное отношение к затронутой теме. Однако два момента оказались недвусмысленно ясными для всех. Письмо товарища Пэн Дэхуая, сказал Мао, является образцом ошибочной политической линии, продолжением губительного курса Ли Лисаня, Ван Мина и Гао Гана. Пэн и его сторонники стоят на крайне правых позициях, а сочувствующие оказались у «последней грани». Всем, кто до сих пор еще испытывает колебания, предупреждал Мао, необходимо как можно быстрее сделать окончательный выбор и решить, на чьей они стороне. Второе, но не менее важное: одна только голая критика приведет к тому, что коммунисты неизбежно потеряют власть. В таком случае, говорил Мао, он не станет прятаться, а уйдет в деревню, чтобы поднять крестьянство и вновь свергнуть реакционное правительство. Повернув голову к маршалам НОА, естественным союзникам Пэна, Председатель с угрозой в голосе добавил: «Если армия не последует за мной, то я создам новую. Но мне кажется, что военные не способны на измену».

По окончании заседания Пэн отправился домой «с огромной тяжестью на душе», как он написал позже. Забыв о еде, он часами лежал на постели, пустым взглядом уставившись в пространство. Вызванный телохранителем врач пришел к выводу, что маршал болен, но Пэн выставил его из комнаты со словами: «Если я и заболел, то сейчас медицина бессильна».

Пленум закончился 30 июля. На следующий день Мао созвал рабочее совещание Постоянного Комитета Политбюро, которое должно было решить судьбу министра обороны.

Стоящую перед Мао задачу в очередной раз облегчил Хрущев. За шесть недель до этого, накануне отправки в Китай обещанного образца атомной бомбы, Москва проинформировала Пекин о своем отказе от соглашения по ядерным технологиям. В то самое время, когда Пэн Дэхуай написал Председателю письмо, Кремль публично осудил политику создания «народных коммун». Мао не стал тратить времени на изучение комментариев советского лидера, опубликованных в тайваньской прессе: ему не требовались новые доказательства того, что Пэн и его сторонники «объективно» сыграли на руку врагам Китая, если не вступили с ними в сговор. В конце концов и Пэн Дэхуай, и Чжан Вэньтянь совсем недавно побывали в Москве.

На таком фоне у Председателя не возникло никаких проблем в том, чтобы убедить своих коллег: партия оказалась перед лицом опасного заговора, и Пэн вместе со своими единомышленниками должен понести суровое наказание.

Возникший перед Политбюро вопрос заключался не в том, прав ли Мао, но в том, хватит ли у кого-нибудь мужества заявить, что Председатель не прав. Само собой разумеется, таким человеком не мог стать Чжоу: залогом его политического долголетия всегда было стремление избежать всякой конфронтации с Мао. Еще менее подходила роль правдоискателя Лю Шаоци: он так и не простил Пэну оказанную им в 1953 году поддержку Гао Гану. Чэнь Юнь находился в отпуске по болезни, а Дэн Сяопин очень кстати сломал ногу, играя в настольный теннис. Линь Бяо терпеть не мог Пэн Дэхуая и был готов выполнить любую просьбу Мао. Из всего этого узкого круга лишь почтенный Чжу Дэ, уже разменявший седьмой десяток лет, оказался достаточно честен — или необуздан, — чтобы попытаться прийти на помощь Пэну. Позже ему пришлось публично покаяться в необдуманности своего поступка.

Политическое линчевание состоялось. Протокол совещания, написанный рукой Ли Жуя, личного секретаря Мао, даст возможность заглянуть в «гадюшник», в который превратилась жизнь высшего руководства Китая того времени:

«МАО. Когда ты говоришь о «мелкобуржуазном фанатизме», то имеешь в виду центральные органы управления — не провинцию, не массы. Таково, во всяком случае, мое мнение… Фактически ты метишь в сердце партии. Ты можешь согласиться с этим, хотя скорее всего захочешь возразить. Но все мы считаем, что ты выступил против центра. Ты собирался опубликовать свое послание, чтобы завоевать симпатии толпы и настроить ее против нас…

ПЭН. Когда я писал о мелкобуржуазном фанатизме… Мне следовало понять, что вопрос это политический, а в политике я не очень силен…

МАО (перебивая). Теперь, когда письмо обнародовано, контрреволюционеры готовы рукоплескать тебе.

ПЭН. Я послал его тебе лично… Я же написал: «Уважаемый Председатель, просмотрите, прав ли я, и поделитесь со мной своими соображениями». Мне казалось, что в письме могут содержаться какие-то полезные справки, я хотел, чтобы ты просто ознакомился с ними.

МАО. Неправда… В любом вопросе ты никогда не шел к сути напрямую. Люди, которые тебя не знают, запросто решат, что ты честен, простодушен и искренен. Внешне ты действительно производишь такое впечатление. Но позже становится ясно… что ты — личность коварная. Никому не известно, что у тебя на уме. Поэтому люди и начинают говорить, что ты — лицемер. Ты — правый оппортунист. В письме ты говоришь, что руководят партией плохо. Тебе хочется вырвать из ее рук пролетарское знамя.