Мара из Троеречья (СИ)

Она потеряла счет времени и сама не поняла, как очутилась на земле. Ветки терновых кустов надежно спрятали девочку от цепких взглядов патрульных. Слезы текли у Марушки по щекам, катились к подбородку и капали на редкую траву, пробивавшуюся хилыми кустиками у основания башни. Марушка покачивалась из стороны в сторону, кусая ногти: она бы предпочла пустить корни, чтоб никогда больше не знать высоты.

Караульные прошли уже третий круг, когда Марушка стащила с веток сапоги и обулась. Она пролезла сквозь заросли, оцарапав лицо и, согнувшись, быстро перебежала к кустам роз, приседая за ними и оглядываясь. Шагов и звяканья оружия не было слышно — только ветер шумел листьями, и Марушка продолжила путь.

Она скоро оказалась у стен, окружавших дворец. Когда Марушка ступила за ворота впервые — ход во дворец был открыт, на ночь же ворота запирали, и девочка с досадой пнула широкие бревна. Она могла дождаться утра, когда распахнутся врата, и попробовать улизнуть незамеченной — в глаза ее видели пятеро стражей, остальные навряд ли поймут, что это та самая девочка из башни — те, кого Марушка отчаянно звала, выглядывая из окна, предпочитали вперить взгляды в землю, проходя мимо места ее заточения. Вот только ноги сами несли ее подальше от входа. Она бежала вдоль стены, укрываясь за раскидистыми яблонями и сливами, срывая плоды на ходу — еще кислые и твердые, они казались ей слаще нектара. От зеленых слив разболелся живот, и Марушка заставила себя отбросить огрызок, чувствуя, что если она откусит еще хоть кусочек — съеденное полезет наружу.

Змеевник оплетал совсем небольшой участок стены на севере. Его пытались искоренить — пеньки от срубленной лозы торчали частоколом, но ползучая трава все равно находила путь. Марушка оперлась на стену и закрыла глаза, собираясь с силами. Стоило остановиться, как боль стремительно настигла ее — саднили оцарапанные лоб и щеки, кожа на ладонях свисала лохмотьями, отчего они полыхали, будто за раскаленную заслонку печки голыми руками схватилась. Марушка дула на ладони, осматривая землю вокруг в поисках чирьевой травы, но боль оставалась такой же жгучей, а нужно травки не находилось.

Когда умолк соловей, девочка решительно поднялась — времени до рассвета оставалось чуть, а ей еще предстояло отыскать Лиса и вместе с ним покинуть этот неприветливый город. «Для начала мы отправимся к полю, где маки и богиня, — убеждала себе Марушка, — и я узнаю, что со мной не так. А потом… Найдем место, где приходятся мои умения. Где-то далеко-далеко отсюда». О том, чем в деревенской глуши станет заниматься Лис, Марушка предпочла не думать — должны же у него найтись какие-то другие таланты?

Она схватилась за прореженную лозу кончиками пальцев, стараясь не задевать горячие ладони шершавыми побегами змеевника, и подтянулась. Ростки затрещали и склонились к земле. Носки сапог елозили по камням. Марушка вытряхнула ноги из обувки, и отшвырнула сапоги один за другим в сторону: «Подавись своим подарком, предатель!»

Лоза захрустела сухими листьями, когда девочка повисла на ней во второй раз. Боясь остаться без спасительных ростков, что приведут ее к свободе, Марушка вздохнула и загребла руками сухие побеги. Дорого ей стоило не взвыть во весь голос, но, стиснув зубы и тихонько поскуливая, она ящеркой взбиралась по стене, пыхтя и шумно, со всхлипами, выдувая воздух. Со стороны площади побеги плюща выпололи начисто, до самых куцых пеньков — пришлось прыгать. Сначала она свесила ноги, цепляясь пальцами за камень, затем зажмурилась, и подалась вперед.

Марушка гулко шлепнулась на дорогу. Пыль перемешивалась со слезами, а девочка лежала, свернувшись калачиком, не сдерживая больше рыданий.

* * *

Лис едва мог дышать — ныли ребра, а мерный звон капель стал пыткой. Свет от факела разлился по лестнице, шарканье и стук сапог о ступени перемежались смехом и тихой бранью. Скрипнула дверь, и в камеру затолкнули еще одного узника. Как только лязгнул засов, новый сокамерник швырнулся на решетку. Загрохотало железо. Лис поворочался и приподнял голову.

Посреди камеры, нервно оглядываясь, стоял Крысюк. Лис будто и забыл о ноющих ребрах: неведомая сила влекла его, позволила подхватиться и вскочить на ноги. Глаза Лиса горели огнем, он в два шага оказался перед бывшим подельником.

— Ты!.. — прохрипел Лис, не обращая внимания на зашевелившегося в гнезде из тряпья Бороду.

Ненавидящим взглядом Лис буровил Крысюка, замахнулся, и рухнул на пол от точного и быстрого удара под челюсть.

— Чего, сопляк, думал, отпустят тебя, отсрочку приговору дадут, если нас заложишь? Меня прям из подпола выудили, гаденыш, никто не знал про него, кроме своих…

Только рыжий приподнялся на руках, сплевывая кровь, как Крысюк наподдал ему ногой, не особо целясь, и Лис шмякнулся лицом в натекшую со стен и потолка муть.

— А хрен тебе, — Крысюк стукнул его снова, — теперь нас на пару колесуют. Твоими, щенок, стараниями.

Лис скрючился от удара, прикрывая руками живот, и скупо застонал сквозь зубы.

— Крыс, — подал голос Борода, — ты не увлекайся. Парень уверен был, что это ты его заложил.