Мара

– А-а… – протянул Валера. – Рад познакомиться. Так поехали к твоему человеку.

Десяткин не мог бы объяснить даже самому себе, что вдруг на него нашло. Человек он был простой, до сих пор в разную чертовщину не верил, но утренняя беседа с Борей что-то сдвинула в сознании. Нарушила привычное восприятие повседневной жизни. Утопающий, как известно, хватается за соломинку. В общем, Десяткин решил прибегнуть к помощи специалиста.

Человек, о котором говорил Флегонтыч-Ферапонтыч, жил в Старом посаде, на окраине города. Нужно сказать, что Старый посад был не просто захолустным пригородом. Некогда именно отсюда пошел и весь город. То ли при Иване Грозном, то ли при царе Василии Шуйском в этом месте поставили небольшую крепость. Постепенно она обросла домами, лавками, кабаками. В середине девятнадцатого века здесь был деловой центр города, от которого сохранились торговые ряды. Но все проходит. Город строился, перемещал свое громоздкое тулово все дальше и дальше, а Старый посад хирел и ветшал. В начале двадцатых годов тут доживали свой век купчихи-салопницы, мещане, непонятно чем живущие, какие-то странные личности – не то обломки дворянских родов, не то сутенеры. Старый посад упорно цеплялся за «раньшую жисть».

Колокольный звон заглушал здесь хриплый рев репродукторов на столбе, а репертуар городского шарманщика ограничивался допотопными шлягерами: «Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне» и «Разлукой». «Смело, товарищи, в ногу» шарманка отказывалась играть категорически.

Случайно попавший сюда партиец или даже сочувствующий ВКП(б) с удивлением смотрел на заросшие сиренью ветхие особнячки, на старух в чепцах и шушунах, сидевших на лавочках возле покосившихся ворот, на облезлое золото церковных куполов.

– Черт-те что! – возмущенно всплескивал руками партиец или сочувствующий. – Вроде и революции не произошло. Вроде не шлепнули царя Николашку…

А иной гражданин тоскливо вздыхал и украдкой крестился на купола. Впрочем, таких было немного. Время шло, огромную страну перетрясли сверху донизу, и в Старом посаде появились иные обитатели. В середине тридцатых годов он прослыл прибежищем хулиганья и разного уголовного элемента. Эта слава сохранилась за ним и поныне. Правда, с некоторых пор в Старом посаде началась реконструкция. То тут, то там стали вырастать добротные двух– и трехэтажные дома со всеми удобствами; некоторые из них выглядели не хуже каких-нибудь заграничных вилл. О том, кто их строил и на какие средства, в городе ходили разные слухи, но все сходились на том, что деньги эти «нечистые». Десяткину случалось появляться в Старом посаде два или три раза. Сначала он забрел туда в поисках древностей. Ничего ценного не попалось, зато он чуть не был избит местными аборигенами. Еще раз он побывал здесь у клиента, чье поместье, другого слова не подберешь, поразило даже видавшего виды Валеру. Мало того что в доме имелись сауна и бассейн, мало того что гараж походил на бункер фюрера, а в самом гараже стояли «мерседес» и «джип», – но в доме имелся еще и зимний сад с тропическими растениями и фонтанами, у которых щебетали попугайчики и канарейки.

И вот этот-то богатый клиент непременно хотел иметь Айвазовского. Десяткин же предложил ему морской пейзаж неизвестного мастера, однако мазня без подписи была с негодованием отвергнута, а самого Валеру едва не спустили с лестницы. Потому Десяткин и не любил бывать в Старом посаде, поэтому чуть было не передумал туда ехать.

– Все будет нормально, – успокаивал Валеру Флегонтыч-Ферапонтыч, – к бабке люди идут со всех сторон, и никого здесь не обижают. Она местной шпане платит, чтобы они ее охраняли.

– Так это женщина?

– Бабка. Собственно, не совсем бабка, а мадам преклонного возраста. Видная, надо сказать…

– И что, действительно к ней народ идет?

– Еще как! – Старик захихикал. – В основном, конечно, бабье. На картах поворожить или присушить кого. А иные о судьбе спросить.

– Что за глупости? – усомнился Валера.

– Точно говорю. Она как баба Ванга. Слыхал, наверное? В Болгарии которая живет… А эта – в Старом посаде. И судьбу предсказывает, и порчу снимает. Понимающая женщина.

– А звать-то ее как?

– Ингрид.

– Что за имя такое?

– Кто его знает. Она вроде не русская. Латышка или немка. Говорит чуток с акцентом.

– Ну а ты ее откуда знаешь?

– А кого я не знаю? – уклончиво ответил старик. – «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

– Опять балаболишь, несерьезный ты, дед, а еще историк…

– Бывший, – возразил Флегонтыч-Ферапонтыч. – А что касается серьезности… Стоит ли быть серьезным? Ведь глядишь, и крыша поедет…

– Ты на что это намекаешь? – насторожился Десяткин.

– Какие намеки? Просто к слову пришлось.

Вскоре они выехали на пыльные извилистые улочки Старого посада. Флегонтыч-Ферапонтыч уверенно указал дорогу, словно бывал здесь чуть ли не каждый день.

Возле аккуратного справного домика сидели на скамейке несколько женщин.

– Сколько она берет? – поинтересовался Десяткин, притормозив у скамейки.

– По-разному, может назвать очень большую сумму, а может и ничего не взять. Но лучше с ней не торговаться. Себе дороже выйдет.