Маракотова бездна

Это был кит метров двадцати пяти в длину, и по оживлённой и радостной жестикуляции подводных людей я заключил, что они сумеют найти хорошее употребление для его жира и спермацета.

Некоторое время спустя после встречи с мёртвым китом мы, все трое, к нашей радости, снова очутились перед знакомой квадратной дверью с тяжёлыми колоннами по бокам, ибо порядком устали от такого непривычного для нас путешествия, и вскоре уже стояли на сыроватом полу входной камеры сухие, невредимые, без прозрачных колпаков.

Через несколько дней – нам трудно определять время точно, – после того как Маракот демонстрировал атлантам на экране «кинематографа мысли» всё, что с нами произошло, нас пригласили на куда более пышную, торжественную демонстрацию, где мы узнали историю этого удивительного народа.

Я не обольщаюсь, сеанс вовсе не был организован исключительно в нашу честь; скорее всего, такие демонстрации нередко повторялись публично, чтобы народ не забывал о своём прошлом, и то, что нам показали, было лишь прелюдией к длинной религиозной церемонии. Но как бы то ни было, постараюсь описать то, чему мы были свидетелями.

Нас привели в тот же большой зал, где Маракот при помощи экрана рассказывал о наших приключениях. Здесь уже собрались все обитатели Храма Безопасности, и нам, как и в прошлый раз, отвели почётные места перед большим блестящим экраном. Атланты запели длинную торжественную песнь, скорее всего своего рода гимн. Потом дряхлый седой старик, летописец или историк атлантов, встреченный аплодисментами, занял кафедру и стал проецировать на экран ряд картин, изображавших возвышение и падение его народа. Если бы только мне удалось передать вам их яркость и драматизм! Я и мои товарищи совершенно потеряли представление о времени и пространстве – так мы были увлечены этими картинами. А сзади нас, потрясённые до глубины души, люди вздыхали и проливали слёзы над трагедией, рисовавшей разрушение их отечества и гибель их народа.

В первой серии изображений мы увидели древний материк во всём блеске славы – каким он сохранился в памяти народа, ибо воспоминание это народ передавал из поколения в поколение. Мы видели великую страну с птичьего полёта – её огромные владения, прекрасно возделанные и орошённые беспредельные поля, где росли культурные злаки; цветущие фруктовые сады, весёлые ручьи, поросшие лесом холмы, спокойные озёра и кое-где живописные горы. Повсюду селения, фермы, прекрасные дворцы. Потом мы перенеслись в столицу страны – удивительный, великолепный город на берегу моря; в гавани стояло множество галер, пристани были завалены товарами. Город защищали крепкие стены, высокие боевые башни и глубокие рвы – всё колоссальных размеров. Дома вдоль улиц тянулись на много километров, а в центре города возвышался окружённый зубчатой стеной замок, такой огромный и внушительный, точно порождение каких-то фантастических снов. Потом мы увидели лица обитателей страны того золотого века: почтенных старцев, мужественных воинов, прекрасных, достойных женщин, весёлых, крепких детей – цвет человечества.

Потом замелькали картины другого рода. Мы видели войны – беспрерывные войны, войны на суше и на море. Мы видели полудикие беззащитные племена, уничтожаемые огнём и мечом, их подминали под себя колесницы, топтала тяжёлая конница. Мы видели сокровища, доставшиеся победителям, но чем богаче они становились, тем резче менялись лица на экране: они приобретали всё более жёсткие, животные черты. Из поколения в поколение всё грубее становилось выражение лиц, всё ниже и ниже опускалась культура. Мы наблюдали признаки сладострастия и беспутства, морального разложения; богатства росли, а духовная культура падала. Жестокие, извращённые состязания, стоившие жизни их участникам и привлекавшие тысячи зрителей, заняли место мужественных спортивных игр прошлого. Простая, здоровая жизнь отошла в область преданий. Мы видели беззаботные, легкомысленные толпы, бросавшиеся от одного увлечения к другому; они гонялись лишь за порочными наслаждениями, никогда не насыщаясь ими. Вырос, с одной стороны, класс эксплуататоров, сверхбогачей, стремившихся исключительно к чувственным наслаждениям, с другой стороны, обнищавшее до последней степени население, всё назначение которого состояло в том, чтобы беспрекословно исполнять желания и капризы господ, как бы жестоки и отвратительны ни были эти желания.