Маракотова бездна

В передней послышалось шарканье подошв, и в гостиную, волоча ноги, вошёл хилый, небольшого роста человек в сильно поношенных комнатных туфлях. У Макинтайра-старшего был бегающий взгляд, редкая, растрёпанная, рыжая с проседью бородка, бледная, унылая физиономия. Житейские невзгоды и слабое здоровье наложили на него свою печать. Десятью годами ранее Макинтайр был одним из самых крупных и самых богатых оружейных фабрикантов в Бирмингеме, но длинный ряд коммерческих неудач в конце концов привёл его к банкротству. Смерть жены в тот самый день, когда Макинтайра объявили несостоятельным, переполнила чашу бед, и с тех пор с его бледного, осунувшегося лица не сходило выражение растерянности и придавленности – свидетельство некоторого душевного расстройства. Финансовый крах был полный, и семья впала бы в совершенную нищету, не получи они как раз в это время от брата миссис Макинтайр, сумевшего нажить состояние в Австралии, небольшое наследство – ежегодную ренту в двести фунтов каждому из детей. Соединив свои доходы и перебравшись в небольшой домик в Тэмфилде – тихом местечке в четырнадцати милях от Бирмингема, – Макинтайры могли жить с относительным достатком. Перемену, однако, остро ощущали все члены семьи. Роберт, которому пришлось отказаться от всякой роскоши, столь милой сердцу художника, должен был теперь ломать голову над тем, как бы извлечь средства к существованию из того, что прежде являлось лишь прихотью. Но особенно чувствительной перемена была для его сестры: Лаура хмуро сдвигала брови, выслушивая соболезнования друзей, и ей казались невыносимо скучными поля и дороги Тэмфилда после шумной жизни в Бирмингеме. Недовольство детей усугублялось поведением отца. Вся его жизнь теперь проходила в том, что он непрестанно оплакивал злую судьбу, а утешения искал то в молитвеннике, то в графинчике.

Для Лауры, впрочем, жизнь в Тэмфилде всё же имела и свою приятную сторону, но и этого ей скоро предстояло лишиться. Макинтайры переселились именно в эту глухую деревушку только потому, что сюда назначен был приходским викарием старый их друг, преподобный Джон Сперлинг. Гектор Сперлинг, старший его сын и ровесник Лауры, был помолвлен с ней несколько лет, и молодые люди уже собирались пожениться, когда внезапное разорение семьи Макинтайр нарушило все их планы. Гектор, морской офицер в чине младшего лейтенанта, находился в отпуске, и не проходило вечера, чтобы он не навестил Зелёные Вязы, дом Макинтайров. Сегодня, однако, Лауре передали от жениха записку, в которой он сообщал, что получил неожиданный приказ на следующий же вечер вернуться на корабль, стоящий в Портсмуте. Гектор обещал забежать хотя бы на полчаса, попрощаться.

– А где Гектор? – сразу же спросил мистер Макинтайр, оглядывая комнату и мигая от яркого света.

– Не приходил, да и нечего ждать его в такую непогоду. В поле снега намело фута на два.

– Не приходил? Вот как! – закаркал старик, усаживаясь на кушетку. – Ну-ну! Не хватает ещё, чтобы и они с отцом отреклись от нас. Только этого и остаётся ждать.

– Ну как ты можешь так говорить, папа! – воскликнула Лаура негодующе. – Они уже доказали нам свою преданность. Что бы они подумали о нас, если бы слышали твои слова!

– Послушай, Роберт, – сказал вдруг старик, не обращая никакого внимания на возмущение дочери, – я, пожалуй, выпью рюмочку коньяка – всего один глоток, а то я, кажется, схватил простуду в этот холодище.

Роберт продолжал рисовать в альбоме, будто ничего не слыша, но Лаура подняла глаза от работы.

– К сожалению, папа, в доме нет ни капли коньяка, – сказала она сухо.

– Ах, Лаура, Лаура!.. – Старик покачал головой, как бы не столько рассерженный, сколько огорчённый. – Ты уже не дитя, Лаура, ты взрослая девушка, хозяйка дома. Мы тебе доверяем, полагаемся на тебя. А ты оставляешь своего бедного брата, не говоря уж обо мне, твоём отце, без капли коньяку. Бог ты мой, что бы сказала твоя мать! Ты только представь себе: вдруг несчастный случай, внезапная болезнь, апоплексический удар! Ты берёшь на себя огромную ответственность, Лаура, ты подвергаешь риску наше здоровье!

– Я почти не прикасаюсь к коньяку, – отрезал Роберт. – Для меня Лаура может его не запасать.

– Как лекарство коньяк незаменим. Употребляй, но не злоупотребляй – ты меня понимаешь, Роберт? В этом всё дело. Ну тогда я, пожалуй, загляну на полчасика в «Три голубка».

– Отец! – не выдержал молодой человек. – Неужели ты выйдешь из дому в такую погоду? Если уж тебе необходим коньяк, я пошлю Сару. Или схожу сам, или…

Хлоп! На лежавший перед ним альбом упала свёрнутая в шарик бумажка. Роберт развернул её. «Бога ради, не удерживай его, пусть уходит!» – было нацарапано на ней карандашом.

– Во всяком случае, оденься потеплее, – продолжал Роберт, круто меняя позицию с чисто мужской неловкостью, от которой Лауру передёрнуло. – Может быть, на улице не так уж холодно, как кажется, и с пути тут у нас, слава богу, не собьёшься, всего-то пройти сотню шагов.