Маракотова бездна

– Простите, что я не сразу назвал себя, – сказал он, дружеским жестом коснувшись руки Роберта. – Узнай вы сразу, кто я такой, вы бы не были откровенны и я бы лишился возможности узнать вас по-настоящему. Едва ли, например, вы решили бы столь прямо выражать своё мнение о богатстве, если бы знали, что перед вами хозяин этого дома.

– Кажется, никогда в жизни я не был до такой степени поражён, – выговорил наконец Роберт.

– Вполне естественно. За кого вы могли принять меня, как не за рабочего? Да я, в сущности, и есть рабочий. Химия – мой конёк, я часами не вылезаю из лаборатории. Сегодня я как раз разжигал горн, надышался не очень-то приятными газами и решил, что мне полезно прогуляться и выкурить трубку. Вот так мы и встретились. И боюсь, костюм на мне был вполне под стать моей прокопчённой физиономии. Но, мне кажется, я догадываюсь, кто вы. Вы – Роберт Макинтайр, я не ошибся?

– Да. Но… откуда вы меня знаете?

– Я, конечно, постарался кое-что проведать о своих новых соседях. Мне сказали, что в деревне живёт художник по имени Макинтайр, а в Тэмфилде, я полагаю, художники не так уж многочисленны. Но как вам нравится планировка и сам дом? Надеюсь, он не оскорбляет вашего тонкого вкуса?

– Чудесно, изумительно! У вас, должно быть, необычайно острый глаз на такие вещи.

– У меня нет никакого вкуса, ни малейшего. Я не отличу хорошего от дурного. Я самый типичный обыватель. Но я пригласил лучшего специалиста из Лондона и ещё одного из Вены. Вот они вдвоём всё это и устроили.

Хозяин провёл гостя через двустворчатую дверь, и они остановились на огромном ковре из бизоньих шкур. Он был постлан у самого входа в большой квадратный двор, вымощенный разноцветным мрамором, выложенным сложнейшим узором. Посреди двора из фонтана резной яшмы били пять тонких водяных струй: четыре из них изгибались к четырём углам двора, падая затем в широкие мраморные чаши, а пятая била высоко вверх и затем со звоном падала в центральный бассейн. С каждой стороны двора росла высокая, грациозная пальма; тонкие, прямые как стрела стволы их венчались на высоте пятидесяти футов кроной зелёных, клонящихся книзу листьев. Вдоль стен тянулись арки в мавританском стиле из яшмы и белого с красными прожилками корнуоллского мрамора; арки были завешены тяжёлыми тёмно-пурпуровыми занавесями, скрывавшими находящиеся за ними двери. Впереди, справа и слева шли широкие мраморные лестницы, устланные пушистыми коврами из Смирны; они вели к верхним этажам зала, расположенного вокруг всего этого двора. Во дворе было тепло и в то же время чувствовалась свежесть – таким бывает в Англии воздух в мае.

– Тут всё как в Альгамбре, – заметил Рафлз Хоу. – Пальмы хороши. Корни их уходят глубоко в землю и окружены трубами с горячей водой. По-видимому, отлично принялись.

– Какая прекрасная филигранная работа по бронзе! – воскликнул Роберт, подняв восхищённый взгляд на блестящие, поразительно тонкой ажурной чеканки металлические экраны, заполнявшие промежутки между мавританскими арками.

– Да, довольно изящно. Но это не бронза. Бронза недостаточно ковкий материал, её нельзя довести до такой тонкости. Это – золото. Но пройдёмте дальше. Вы подождёте, пока я не смою с себя всю эту копоть?

Он повёл гостя к двери с левой стороны двора. К изумлению Роберта, едва они подошли, дверь медленно распахнулась перед ними.

– Я ввёл небольшое усовершенствование, – пояснил хозяин. – Стоит приблизиться к двери, и вес вашего тела, давя на доски пола, освобождает пружину, а она вызывает вращение дверных петель. Прошу вас, войдите. Это мой собственный маленький кабинет, он обставлен по моему личному вкусу.

Если Роберт ожидал увидеть новое зрелище богатства и роскоши, то был горько разочарован, ибо очутился в просторной, но почти пустой комнате, где находилась лишь узкая железная кровать, несколько как попало расставленных деревянных стульев, старый, потускневший от времени ковёр и большой стол, заваленный книгами, пузырьками, бумагами и всяким хламом, какой обычно скапливается на столе делового и не очень аккуратного человека. Жестом пригласив гостя сесть, Рафлз Хоу скинул куртку и, завернув рукава толстой фланелевой рубашки, стал старательно умываться горячей водой, тёкшей из крана в стене.

– Видите, как скромны мои собственные вкусы, – заметил Рафлз Хоу, вытирая полотенцем лицо и волосы. – Это единственная комната во всём моём громадном доме, где я чувствую себя в родной мне обстановке. Здесь мне уютно. Здесь я могу почитать, выкурить трубку в тишине и покое. Всякая роскошь мне противна.

– Вот как! Право, я никак не предположил бы…