Он грустно покачал головой; на худом усталом лице появилось выражение глубокого раскаяния.
— Себя мне нисколько не жаль — я старый человек; успел прожить интересную, полную событий жизнь и добросовестно выполнить свою работу. Жалею лишь об одном: что позволил двум молодым людям разделить со мной смертельную опасность. Надо было рисковать в одиночку.
Не зная, что сказать в ответ, я просто крепко пожал ему руку. Билл Сканлэн обреченно промолчал, ограничившись печальным взглядом. Мы медленно погружались в неизвестность, то и дело замечая проплывавших мимо иллюминаторов глубоководных рыб. Казалось, это не мы опускались, а они поднимались, скользя мимо иллюминаторов. Камера по-прежнему мерно раскачивалась. Ничто не могло помешать металлическому ящику перевернуться набок или даже вверх дном. К счастью, внутри наш вес распределился равномерно, так что удалось сохранить горизонтальное положение. Взглянув на батометр, я увидел, что в режиме свободного падения мы уже преодолели расстояние в целую милю.
— Видите, все происходит именно так, как я предсказывал, — с тенью мрачного самодовольства заметил профессор Маракот. — Должно быть, вы читали мою статью в «Трудах океанографического общества» о соотношении давления и глубины. Хотелось бы, конечно, иметь возможность сказать миру еще несколько разумных слов и убедительно разоблачить несостоятельность измышлений профессора Бюлова из Гессенского университета, который осмелился оспаривать мои заключения.
— Черт возьми! Если бы мне удалось обратиться к внешнему миру хотя бы с парой словечек, я не стал бы тратить красноречие на какого-то высоколобого тупицу, — горячо возразил механик. — В Филадельфии живет одна милая девушка. Узнав, что Билл Сканлэн погиб, бедняжка прольет горючие слезы. Честно говоря, на нашу долю выпала чертовски странная погибель.
— Тебе не надо было ввязываться в нашу авантюру, — ответил я, беря его за руку.
— Только представь, каким бы трусом я себя назвал, если бы увильнул, — упрямо стоял на своем Билл. — Нет уж, такова моя работа: оставаться рядом с техникой; точнее, внутри техники. Ей-богу, я рад, что поступил по совести.
— Сколько еще нам… осталось? — после долгого молчания спросил я профессора.
Маракот пожал плечами.
— Надеюсь, что мы успеем увидеть настоящее океанское дно. Запасов воздуха хватит почти на сутки. Вот только скоро возникнет проблема с выдыхаемым углекислым газом. Скорее всего, из-за него-то мы и погибнем: отравимся и задохнемся. Если бы можно было каким-нибудь образом избавиться от смертельного вещества… но, насколько я понимаю, это невозможно. На крайний случай я взял с собой один баллон чистого кислорода. Если время от времени делать несколько вдохов, нам удастся немного продлить жизнь. Смотрите, мы уже достигли глубины в две мили.
— Но зачем пытаться продлить иллюзию жизни? — удивился я. — Разве не будет лучше, если мучения закончатся как можно скорее?
— Верно! — поддержал Билл Сканлэн. — Ради чего тянуть?
— Например, ради того, чтобы не пропустить самое восхитительное зрелище из всех, что когда-либо открывались человеческому взору! — убежденно возразил Маракот. — Чтобы не предать великую, бессмертную науку. Нет уж, давайте проследим процесс до самого конца, даже если результаты исследования погибнут вместе с нами. Не поддадимся же слабости и не выйдем из игры, прежде чем распорядится сама природа!
— А вы крепкий орешек, профессор! — восхитился Билл. — Нам с вами не тягаться! Что ж, будь по-вашему: пойдем до конца.
Мы неподвижно сидели на диванах, судорожно вцепившись в край и пытаясь не упасть — профессор Маракот у одной стены, а мы с Биллом напротив. Аппарат продолжал раскачиваться и кружиться, а рыбы все так же мелькали в иллюминаторах снизу вверх.
— Ну вот, уже прошли три мили, — невозмутимо заметил наш наставник. — Пожалуй, все-таки подам немного кислорода, мистер Хедли: уже почти невозможно дышать. Одно несомненно, — добавил он с характерным коротким сухим смешком. — Отныне и впредь эта впадина точно будет носить имя «Маракотова бездна». Когда капитан Хоуи сообщит о моей смерти, коллеги позаботятся о том, чтобы могила превратилась в памятник. И даже Бюлов из Гессенского университета… — И он еще минут пять продолжал распространяться о какой-то давней научной обиде.
Потом снова повисло тяжелое молчание. Стрелка батометра упорно подбиралась к четвертой миле. Один раз аппарат на что-то наткнулся и ударился с такой силой, что едва не перевернулся набок. Это могла быть огромная рыбина или скальный выступ, далеко высунувшийся из стены, с края которой мы сорвались. Тогда нам казалось, что край пропасти сам по себе находится на огромной глубине, а теперь, из нынешнего положения, он представлялся едва ли не мелководьем. И все же покачивание, кружение и погружение сквозь бесконечную темно-зеленую воду все продолжалось и продолжалось. Батометр уже отметил глубину в двадцать пять тысяч футов.