Маракотова бездна

Я уже сказал, что окружавшая нас серая долина была усеяна похожими на холмы образованиями. Непосредственно перед моим иллюминатором, на расстоянии примерно тридцати футов, находился особенно большой холм. Сбоку на нем виднелась характерная отметка, снова и снова повторявшаяся до тех пор, пока цепочка не выходила из поля зрения. На пороге смерти трудно заинтересоваться чем-то, связанным с внешним миром, и все же у меня перехватило дыхание и едва не остановилось сердце, когда, к своему удивлению, я осознал, что вижу хотя и стертый, обросший ракушками, но явно различимый и, несомненно, вырезанный человеческой рукой фриз — узор на камне. Маракот и Сканлэн мгновенно отозвались на мой призыв и с нескрываемым восхищением обратили внимание на результат вездесущей творческой энергии.

— Да это же резьба! — воскликнул Билл Сканлэн. — Должно быть, этот чудной холм — не что иное, как часть здания. Значит, и все остальные холмы — тоже здания. Послушайте, профессор, кажется, мы попали не куда-нибудь, а в самый настоящий город.

— Да, это действительно древний город, — подтвердил Маракот. — Геология учит, что некогда моря были континентами, а континенты — морями. Однако я никак не могу согласиться с тем, что в столь недавние времена могло произойти атлантическое оседание почвы, как в четвертичный период. Хотя… приходится признать, что пересказанные Платоном египетские предания основаны на фактах. А вулканические образования убедительно доказывают, что оседание материка происходило в результате бурной сейсмической активности.

— Смотрите, возвышенности расположены в определенном порядке, — заметил я. — Кажется даже, что это не отдельные здания, а башни и архитектурные детали какого-то единого величественного строения.

— Ну еще бы! — согласился Билл Сканлэн. — По углам явственно заметны большие купола, а между ними притаились купола поменьше. Если бы можно было увидеть все целиком! Наверняка здесь поместился бы весь завод «Меррибэнкс»!

— В результате долговременных заносов на поверхности остались только самые высокие фрагменты крыши, — пояснил профессор Маракот. — С другой стороны, здание до сих пор не рухнуло. На большой глубине держится постоянная температура чуть выше 32 градусов по Фаренгейту, что сдерживает и даже останавливает разрушительные процессы. Даже разложение устилающих океанское дно и порождающих свечение органических остатков происходит очень медленно. Но присмотритесь! Эти знаки — вовсе не декоративный узор, а содержащая некий текст надпись!

Сомневаться в правоте нашего мудрого наставника не приходилось. В ряду постоянно повторялся один и тот же символ. Открывшийся нашим изумленным взорам фриз действительно представлял собой чередование букв какого-то древнего алфавита.

— Я изучал финикийские археологические находки и вижу в этих знаках нечто знакомое и наводящее на плодотворные размышления, — задумчиво произнес профессор. — Итак, мы обнаружили древний город, но это удивительное открытие унесем с собой в могилу. Больше мы ничего не сможем выяснить: книга знаний захлопнулась. Согласен с вами в том, что чем скорее настанет конец, тем лучше.

Да, финал экспедиции стремительно приближался. Воздуха ощутимо не хватало; мы уже мучительно задыхались. Содержание углекислого газа повысилось настолько, что кислород с трудом преодолевал давление и едва пробивался из баллона. Встав на диван, можно было глотнуть более чистого воздуха, однако уровень затхлости заметно повышался. Профессор Маракот с отрешенным видом сложил руки на груди и безвольно опустил голову. Билл Сканлэн, окончательно обессилевший от воздействия углекислого газа, распростерся на полу. У меня отчаянно кружилась голова, а на сердце навалилась невыносимая тяжесть. Я закрыл глаза: чувства стремительно притуплялись. А когда с трудом поднял веки, чтобы в последний раз взглянуть на прекрасный мир, который покидал, тут же с изумленным криком вскочил на ноги.

Сквозь иллюминатор на нас смотрело человеческое лицо!

Не бред ли это? Я схватил профессора за плечо и с силой встряхнул. Он резко выпрямился и удивленно, утратив дар речи, взглянул на призрак. Если он видел его так же отчетливо, как я, значит, это не была всего лишь причуда моего угасающего сознания. Лицо выглядело длинным, худым и смуглым, с короткой остроконечной бородкой и быстрыми, зоркими темными глазами, пытливо изучавшими каждую деталь нашего трагического положения. Кажется, человек все понимал; тем не менее лицо выражало крайнюю степень изумления. В нашем аппарате горел свет, и, должно быть, перед ним предстала ужасающая картина тесной камеры смерти, где один обреченный обитатель уже лежал на полу бездыханным, а двое других, с мучительно искаженными близкой кончиной чертами, задыхались и едва не теряли сознание. Мы оба — и я, и профессор Маракот — беспомощно держались за горло, а тяжело вздымавшаяся грудь свидетельствовала об отчаянии. Человек взмахнул рукой и исчез.

— Он нас бросил! — горестно воскликнул Маракот.