Марамзин

— Да, — сказала Люба. — Я тоже, когда на­хожусь в мужском обществе, я всегда боюсь, что они забудут и скажут что-нибудь липшее. Хоть я и сама бы могла им сказать, но их разговора поче­му-то боюсь.

-— Мы и вам не особенно верим, вы учтите, -— сказала Нина. -— Вы назвались по имени Ваней, а мы не очень поверили. Верно?

— Верно, — ответила Катя. — Может, вы и не Ваня.

— Да зачем же мне врать-то? Не все ли рав­но? — улыбнулся Иван Петрович, как шутке, не показывая виду, что ему не по себе.

— Мало ли какая в этом выгода, — сказала строго Нина. — Мужчина женщине всегда немного врет.

— Ну, у нас все равны, — сказал Иван Пет­рович, не желая спорить.

— Что-что? Все равны? — переспросила Нина.

— А как же, — подтвердил Иван Петрович несерьезно.

— Вот вы и равны сам с собой, -— сказала Ка­тя с укором, как маленькому. — Вы серьезно это думаете?

Иван Петрович задумался. Почему бы и нет, почему бы и не серьезно?

— Да, у нас все равны, — сказал он снова, улыбаясь и желая показать, что он не спорщик, а нормальный, славный человек без задних мыслей.

— Это вы про мужчину и женщин? — спро­сила Нина.

— Ну, и не только... Вообще все равны.

— Да, конечно, равны... — начала было Катя, но Нина сразу прервала ее:

— Дай я скажу.

Она немного помолчала, словно думая, как бы попроще объяснить Ивану Петровичу и раздельно сказала:

— Ну, ладно, ну действительно, теперь все равны. (Она притворно будто бы с ним согласи­лась.) Но почему же генерал все же толще, чем, к примеру, полковник?

— Да! — вскочила Катя. — Почему?

— А полковник всегда вдвое толще нормаль­ного лейтенанта?

— Почему, вы скажите-ка? — радовалась Катя.

— Это верно, у меня был когда-то ухажор лейтенант. Очень тощий, — подтвердила Любаша.

— И все они толще, чем прочие рядовые. И немало! — с убеждением закончила Нина.

— Ну, так почему? -— спросила Катя, так и глядя на Ивана Петровича.

— Ия тоже думаю иногда, почему? — вста­вила Любаша, как не столь серьезная, не в пример остальным.

Все ждали, что скажет Иван Петрович на это.

Тут отворилась дверь и вернулась в комнату Дуся с покупкой.

— Ну что, не скучали? -— спросила она совсем другим голосом, чем сейчас говорили все в ком­нате.

— Нет, — сказал Иван Петрович честно. — Не скучал.

И вздохнул.

Дуся была спокойная и даже веселая. В мага­зин она сходила быстро, несмотря на очередь, и от этого было у ней удовольствие. А от необильной еды за последнее время в животе было ясно и светло, и легко можно было представить себе, что там уложено одно на другое. От этого в голову шли тоже ясные мысли. Дуся даже слегка напевала до­рогой.

— Давай никогда не ссориться...— пела Дуся. Эта песня ей нравилась по своей по идее.

— Да-вай никогда не ссориться! — дальше слов она не помнила и пела так: тя-ря-ря.

Она принесла в сумке маленькую водки, три­ста грамм колбасы и сто масла.

— Что так мало? -— спросил Иван Петрович.

А Дуся ответила:

— Хватит.

Она собрала в кошельке и в карманах сдачу и всё положила перед Иваном Петровичем. Иван Петрович удивился и сдачу убрал.

— Ну, что же, — сказал он нерешительно. -— Давайте... Катя, Нина... Любаша... Давайте, Дуся, выпьемте понемногу. Только что же тут пить? Нет, это мало, очень мало! Есть же деньги! У меня как раз получка сегодня.

— Я не хочу, — ответила Нина. — Спасибо

вам.

— Ия, — сказала Катя. — Я тоже... спасибо.

— Пейте вы, — сказала Дуся. — Это вам для настроения. А мы не нуждаемся, мы и так все ве­селые.

— Нет, а я бы глотнула, — сказала Любаша.

— Разок!

— Вот, вот, — обрадовался Иван Петрович. — И я говорю!

— Люба, — сказала Нина. — Ты что, не пила ни разу? Оставь!

— Ну ладно, — сказала Дуся, решившись, как главная.— Тогда сходи сама. Ладно, сходишь? Ку­пи портвейного вина и булку хлеба, я забыла. А больше не трать ничего, не надо. У него они тоже не растут в кошельке.

— Я мигом! -— крикнула Люба и убежала.

Не успели снова начать говорить, а она уже

вернулась с вином.

Сдачу она ссыпала Дусе в ладонь, а Дуся пе­ресчитала и вернула Ивану Петровичу.

Выпили все церемонно, по разу, за столом по­сидеть не захотели, не стали. Тут же все, кроме Дуси и Ивана Петровича, разошлись и сели у себя по кроватям.

«Что же я делаю? — вдруг подумал Иван Пет­рович и ясно поглядел на Дусю. — Теперь мне нужно отсюда уйти!»

— Ну ладно, — сказала Дуся Ивану Петро­вичу. — Выпили? Закусили?

— Да, — ответил Иван Петрович. — Закусил.

— Будем свет теперь гасить, — сказала Дуся.

— Девушки, я буду свет гасить?

— Гаси, — сказала Нина.

— Верно, спать пора, — согласилась с ней Катя.

Люба чего-то засмеялась сама про себя и сама себе рассказала смешное:

— Идешь иногда, а тебе кричат: ты что идешь, пятки сзади? Посмотришь, а они, и правда, сзади. То-то смеху.

Она еще посмеялась сама над собой и стала расстегивать кофточку на ночь.

«Уйти, так подумают, что я денег жалею», — сказал Иван Петрович про себя.

Свет между тем погасили.

«Я и выхода теперь не найду», — подумал Иван Петрович.

Ему ничего не оставалось, как лечь вместе с Дусей.

— Теперь уже нельзя по-другому, — думал он. — Ну, пускай, будь что будет!