Marauders. Beginning (СИ)

Для Джеймса это было делом принципа. Он всегда добивался своего и этот раз не будет исключением. Эванс обязательно пойдет с ним на свидание. Ему только одна встреча и нужна.

Он опять взглянул на нее. Эванс сняла мантию и аккуратно повесила ее на спинку стула, собрала волосы в тугой хвост и закатала рукава рубашки. Она всегда так делала, когда предстояло варить зелье. Ее тонкие ручки так и летали над котлом, что-то подкидывая туда и без конца помешивая. Джеймс обратил внимание, что у нее тонкие и длинные пальцы. А еще он помнил, что у нее теплые ладони, когда однажды схватил ее за руку. Ворот школьной рубашки был расстегнут на целых две пуговицы и если приглядеться, можно увидеть тонкие ключицы. Кажется, она не замечала ничего не вокруг, полностью отдавшись любимому делу.

Джеймс не мог оторвать от нее взгляда. В полумраке кабинета от множества свечей на ее волосах плясали медные блики. Она что-то тихо напевала себе под нос и на губах была легкая улыбка. Джеймс не видел зрелища прекраснее.

— Ты так целую вечность смотреть собираешься?! — Эванс повернулась к нему и пронзила его своими удивительными зелеными глазами.

Джеймс не мог вымолвить и слова. Его сердце пропустило несколько ударов и забилось в ускоренном ритме.

В первое мгновение ему показалось, что не хватает воздуха. Кислород застрял где-то в горле, не давая ни вздохнуть, ни вымолвить слово. Сердце колотилось, как бешеное. Его вдруг бросило в жар. В этот момент что-то изменилось в его душе, перевернулось с ног на голову. Изменилось навсегда. Он чувствовал, как внутри него что-то оборвалось и полетело вниз. Схожие чувства можно испытать, когда выполняешь Финт Вронского. Когда стремительно летишь к земле и знаешь — столкновение неминуемое, но в последний момент выходишь в крутое пике. Сердце в такие моменты грозится разбить грудную клетку. В ушах звенит и ты не видишь больше ничего вокруг. Только одни пронзительные зеленые глаза.

— Разумеется, Эванс! — Джеймс, наконец, обрел дар речи, — и даже когда мы поженимся!

Лили недовольно фыркнула и вернулась к работе.

— Надеюсь это шутка, — прошептал Сириус на ухо Джеймсу, — про женитьбу.

Джеймс лишь пожал плечами. Он об этом никогда не задумывался. Он вообще редко думал о будущем. А если и думал, то только о том, что он будет играть в сборной Англии по квиддичу. Эту часть своей жизни он представлял ярко и с уверенностью мог сказать, что будет лучшим ловцом не только в Хогвартсе, но и во всем мире.

О девушках он, конечно, тоже думал. Но мысли все эти были мимолетные и содержали, как правило, желание позажимать и полапать симпатичную девицу в ближайший вечер. Благо, для этого не требовалось прилагать особых усилий. Если не считать Эванс, которая с каждым днем все больше воротила нос и все более яро оказывала сопротивление, если вообще не посылала Джеймса прилюдно.

Он опять взглянул на нее и подумал, что если он и соберется когда-нибудь жениться, то только на Эванс. Он сам не знал, почему именно на ней. Ведь они даже не целовались ни разу, а Джеймс считал это важным. Вероятно, его привлекал ее ум, целеустремленность, жизнелюбие и задорность. Еще ему нравились ее веснушки. После летних каникул она всегда приезжала усыпанная ими, а к зиме они практически исчезали. Со своими огненными волосами и лучезарной улыбкой Эванс напоминала солнце. Или большую рыжую кошку. Она была яркой не только внешне, Эванс была открытой и дерзкой, а еще доброй и искренней. Разумеется, пока дело не касалось Мародеров. Их она недолюбливала и не прощала им даже самые безобидные шалости. Тут можно добавить, что Джеймсу нравилась ее твердость характера и вера в свои принципы. Конечно, Сириус, с видом знатока, сказал бы, что дело тут в смазливом личике, длинных ногах и бушующих гормонах Джеймса. Но он был уверен, что такой, как Эванс, нет и не будет. И она обязательно однажды станет его.

— Я женюсь на ней, Бродяга, — прошептал он в ответ, — ты еще шафером на нашей свадьбе будешь. Вот увидишь.

Сириус громко застонал и повернулся к Ремусу и Северусу, которые тоже слышали весь разговор.

— Сохатый сломался, несите нового, — театрально сказал он и засмеялся над собственной шуткой.

Джеймс его уже не слышал. Он размечтался о своей будущей жизни с Эванс, представляя, что она будет готовить для него его любимый яблочный пирог с корицей, целовать по утрам и говорить, что он самый лучший. В задумчивости, Джеймс вывел две буквы на краешке пергамента «Л.Э.».

Он снова взглянул на нее. Она перехватила его взгляд, скорчила рожицу, высунув язык, и отвернулась. Джеймса это повеселило. Он оторвал кусочек пергамента и написал: «Лили, сегодня я понял, что влюбился в тебя. Однажды и навсегда». Он хотел подкинуть ей его, но так и не решился. Подписав на нем сегодняшнюю дату и аккуратно сложив пергамент, он убрал его к себе в карман, решив, что обязательно отдаст ей его позже.