На бюро стоял кофейный прибор на двоих с фруктами, булочками и живописно выглядящими пирожными. Майк сидел в кресле в лучах солнечного света, спокойно попивая кофе и жуя плюшку с черникой. Глаза его выглядели усталыми. На нем был костюм, который она никогда не видела до этого: хорошо скроенный, темно-синий в полоску, а на коленях лежала новая книга. Он опять выглядит, как дипломат, подумала она, или она влюбилась и видит его в розовом свете. В этом уродливом лице со шрамом была особенность, сильно ее привлекающая. Эта особенность называлась — какое глупое слово — доброта.
— Ты действительно хочешь меня выгнать? Это выльется в чертовский скандал, — заметил он. — Понадобятся два стюарда, и я буду лягаться и вопить. Этот кофе отличный, гораздо лучше того, что нам дают в столовой. Попробуй.
— Ну, кажется, на корабле всякое может происходить, — прорычала она. — Я никогда не завтракала с мужчиной, не надев халата. Но когда-то надо начинать. — Она залезла в постель. — А тебе придется меня обслуживать. Откуда это все? Я заказала только кофе.
— Стюард — человек понимающий. Он также и мой стюард. Держи. — Он подал ей кофе и пирожное.
Они молча ели, и она поймала себя на мысли, что хочет, чтобы этот момент продолжался неделю или больше. Поборовшись с предостерегающим побуждением, она сказала ему об этом. Он кивнул.
— Что говорить — я и сам так хочу. Не потому, что ты очень хорошенькая — хотя это тоже играет роль, конечно. Каким-то образом ты заставляешь меня чувствовать себя уютно. Ты стоишь множества бутылочек с «пилюлями счастья».
— Странно, что ты говоришь об уюте, — сказала она. — Это же слово приходило на ум и мне. И все же, кроме тебя, я не знала человека, который бы постоянно заставлял меня чувствовать себя так неуютно.
Он нахмурился.
— Ну, по правде говоря, я явился сюда без приглашения, чтобы поговорить с тобой, что я всегда откладывал. Но к черту все это. Я слишком не в настроении. В другой раз. Лучше я прочитаю тебе что-нибудь из Терберга; я наткнулся на это прошлой ночью, очень уморительно.
Он читал очень хорошо, и вещь была действительно необыкновенно уморительной. Они оба хохотали до изнеможения. Она произнесла:
— Боже, как прекрасно вот так, смеясь, начинать день, не правда ли? Это лучше холодного душа. Пойдем на палубу. Мне надо одеться. Увидимся через несколько минут.
— Ладно.
Он встал с кресла, а она выпрыгнула из постели; они задели друг друга, и прикосновение было им приятно. «Что такое с тобой происходит, детка?» — спросила она у своего отражения в зеркале, которое смеялось и сияло ей в ответ.
Весь этот день, их последний день на «Куин Мэри», был окрашен золотой краской. Море было темно-синим, солнце делало тени на палубах более четкими, дул юго-западный ветер, пахнущий цветами, и птицы с суши кричали и кружились вокруг корабля. Широкий длинный след от «Куин Мэри» простирался назад к горизонту, он был, как гладкая голубая полоса на неровной голубизне волн, как видимая лента уходящего времени. Весь день вокруг корабля кувыркались дельфины, блестя мокрыми спинами. Все, что Мардж и Майк делали в этот день, было веселым и приятным: палубный теннис, беседы с капитаном (потрепанный плохой погодой бог, одетый в золотое и синее, спустился с мостика и болтал с ними десять минут на солнечной палубе, говоря красиво, как Джордж Арлисс, и от души смеясь шуткам Майка), ленч-пикник в лучах солнца на шлюпочной палубе, купание в прекрасном закрытом бассейне, выложенном кафелем, слушание Моцарта в исполнении квартета, играющего в салоне во время чая. Этот день казался бесконечным — яркий, чистый и неторопливый. Во время коктейля, когда бар начал заполняться, они устроились за столиком с Джеки Мэем и его женой. Комедиант, под влиянием хорошенького лица Марджори, отпускал неимоверное количество шуток, по-настоящему смешных, и они с Майком через полчаса совсем обессилили от смеха. В этот день все казались Марджори приятными; она даже улыбнулась Хильде и получила в ответ удивленную любезную улыбку. Когда наконец солнце погрузилось в багровые тучи, окрасив красным золотом морской горизонт, Марджори, стоя у леера рядом с Иденом, почувствовала близость слез — не потому, что день заканчивался, но потому, что последние минуты были такими же прекрасными, как и все предыдущие. Она оглядела большой корабль, громоздкие красные и черные трубы, ряд спасательных шлюпок, тонущий в пурпурной тени, и казалось, что глаза ее надолго запечатлели эту сцену в мозгу. После того как они в течение четверти часа молчали, а красное небо потускнело до фиолетового, она спросила Идена:
— Почему так не может быть всегда? Для каждого?
Он обнял ее за плечи.
— Хороший закат, но не поддавайся настроению. Весь мир не может постоянно плавать на «Куин Мэри».
Спустя мгновение она сказала:
— Возможно, это всего-навсего корабельное знакомство, но мне кажется, ты будешь по мне скучать какое-то время. Не может все быть так односторонне.