Марджори в поисках пути

Там она рассказала обо всем случившемся за год, искренно поведала обо всех своих горестях, но особо на них не задерживалась. Его позабавило фиаско Фламма, огорчил ее рассказ об ее болезнях и ее долгом отчаянии. Сидя в зеленом кресле, он все больше и больше сутулился. В одном месте ее рассказа он произнес:

— Ты заставляешь меня чувствовать себя отъявленным негодяем. Если тебя это утешит, позволь заверить тебя, что я был жестоко наказан. Очень просто наказан. Никогда в моей жизни не было периода, когда бы я чувствовал себя более мерзким, это был мой Гефсиманский сад[10].

— Дорогой, я вовсе не стараюсь пристыдить тебя. Ты просил меня рассказать тебе всю правду.

— Это так. Продолжай. Я хочу знать абсолютно все, мне очень важно это.

Когда она замолчала, он какое-то время сидел, ничего не говоря, опустив плечи. В своей рубашке с короткими рукавами Ноэль выглядел еще более худым и хрупким, чем раньше. Потом он вздохнул, поднялся из кресла, подошел к пианино и взял несколько нот.

— Да, мы изрядно потрепали нервы друг другу, не правда ли, Марджори?

— В самом деле, Ноэль.

— И все равно это было отличное время.

— Ты прав.

Он наиграл мелодию, которую ей не приходилось до этого слышать, нежный звенящий мотив.

— Тебе нравится?

— Что-то новое? Приятная вещь.

— Ферди Платт сходит от нее с ума. Я написал это в одну из ночей, думая о тебе, если сказать по правде. Он считает, что она может стать очень известной. Но ему не нравятся мои слова к ней. Сейчас он пишет новые.

— Он здесь?

— Нет, в Голливуде. Я послал ему письмо со всем написанным около месяца назад.

— Именно этим ты здесь и занимался? Я имею в виду, сочинял музыку?

Он удивленно взглянул на нее.

— Вовсе нет. Я таким образом только коротаю время.

Он подошел к Марджори и, опустившись рядом на софу, взял ее руку в свою.

— Ты весь год работала и отказывала себе во всем, экономила, и все это только для того, чтобы разыскать меня и дать мне возможность снова сделать тебя честной женщиной?

— Да, что-то в этом роде.

Он еще помолчал. Потом задумчиво покачал головой.

— Ты просто чудо. Ты — как дуновение свежего ветерка из Соединенных Штатов. И ты снова разбудила во мне тоску по родине.

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Ладно, не будем говорить о таких серьезных вещах перед ужином. Какие у тебя планы? И как долго ты думаешь здесь пробыть?

— Еще не знаю.

— Ты когда-нибудь была в Венеции?

— Никогда.

— Не упусти случая побывать. А хочешь, подадимся туда вместе?

— Но разве ты только что не вернулся оттуда?

— Какая разница? Я ее люблю и никогда не устаю от нее. Так ты хочешь?

— Как же ты поедешь в Венецию, если ты на мели, Ноэль?

— Ах, да…

Он подошел к коробке с сигаретами, закурил и снова опустился в зеленое кресло под канделябром.

— Ты должна узнать об этом. Ферди так понравилась эта песня и еще парочка других, что он выслал мне денег, чтобы я вернулся домой. Мы с ним собирались встретиться в Нью-Йорке и поработать недель шесть, а потом я предполагал вернуться в Париж. Такова была задумка, и я уже настроился на это… Но… ничего толком не вышло, и все потому, что две недели тому назад я страшно поругался с Герти, полный разрыв, и все из-за этих проклятых денег, она ведь страшная скряга, ругается с мясником из-за каждого счета и всего прочего… а тут как раз пришли деньги от Ферди, да еще приехали из Флоренции Боб и Элен, это те самые, которые бросили меня в Касабланке, да еще Милдред Уиллс. Я писал тебе о Милдред. Она из Кливленда, разведена, у нее куча денег… Короче, если у меня и есть слабость, то она в том, что я, идиот, все прощаю. Они требовали все позабыть и поехать с ними на несколько дней в Венецию, снова как четверо мушкетеров, и только из-за моей ссоры с Гердой и расшатанных нервов я попался к ним на крючок, как будто я не знаю эту психованную троицу. Это была ошибка, но моя последняя ошибка, уверяю тебя. Она должна стать последней ошибкой. Мы устроили пикник в парке, и Боб застукал Элен в кустах с одним аргентинцем, распакованную, и он врезал тому по голове гипсовым бюстом, а ее избил в кровь, но она тоже не промах и съездила ему по роже туфлей…

— Боже мой! — непроизвольно всплеснула руками Марджори.

— Это еще не все. Да, эти люди — соль земли. Милдред Уиллс собралась и ушла в самом разгаре всего этого, а меня оставила расхлебывать. У Элен и Боба в довершение всего не оказалось ни копейки денег. Похоже, что за них платила Милдред. Так что мне пришлось расплачиваться за весь разгром и платить доктору, прежде чем мы убрались оттуда. Чудесно, не правда ли? Мне это обошлось в двести долларов. Но я, по крайней мере, горжусь тем, что это ничуть не нарушило моих планов, я много работал по вечерам. Тебе все это отвратительно? Надеюсь, что так. Мне тоже. И я рад, когда чувствую твое отвращение ко всему этому.

— Но, Ноэль, ты же знаешь, как я всегда относилась к этим людям… обыкновенным мещанам…