Марджори в поисках пути

Он приложил палец к ее губам и пошел с ней к арочному входу в гостиную. Гости сидели молчаливыми рядами, лицом к окнам. Люба Волоно, высокая и грозная, одна в дальнем конце комнаты, размахивала белыми руками в воздухе над черным предметом, похожим на диатермическую машину. Сейчас он выглядел еще более странным, потому что металлический столб высотой в два фута стоял в углублении на одном конце, а петля из металла выступала в сторону на другом. Артистка извлекала музыку, просто водя руками в пустом воздухе. Каждый раз, когда ее руки приближались к столбу, нота становилась выше; когда она отводила их, нота падала, иногда до басового регистра. Она делала звук громким или тихим, водя рукой вверх или вниз над петлей. Хотя выступление было эффектным, Люба не блистала в этом жонглерстве или машина не была от природы очень музыкальной, так как ее рыдания, писк и стоны были ужасны для восприятия. Ноэль вытащил Марджори из арки и прислонил к стене, все еще держа свою руку вокруг ее талии.

— В мире есть только один человек, который действительно может извлекать из него подобающие звуки, — Клара Рокмор. Я слышал ее на сольном концерте, она творит на нем чудеса. Хотя эта женщина и оделась, как она, но…

— Как же, интересно, он работает?

— Это электронное приспособление. Ты машешь руками в магнитном поле и производишь помехи, которые переводятся в музыку по образцу. Некоторое время было очень много разговоров, что это инструмент будущего и все такое.

Терменвокс скользнул вверх до сверхъестественно высокой ноты и повис там, пульсируя, как будто задыхался: «Вах, вах, вах».

— Я просто не могу это выносить, — сказала Марджори.

Он похлопал ее по плечу.

— В этой штуке чертовски нравственный урок, милая, если ты интересуешься нравственностью сегодня. Теоретически — это совершенный инструмент. Ты можешь извлечь уникальную ноту. Неограниченные эффекты громкости или тишины. Бесконечный диапазон высоты, ты в состоянии подняться выше, чем может слышать ухо человека, и ниже, чем двойной фагот. Никакой пронзительности духовых инструментов, никакой проблемы с дыханием. Только одни достоинства, никаких недостатков. И эта проклятая штука не годится для игры. Подумай над этим, дорогая, когда будешь выбирать мужа.

Она пробормотала:

— Это чудо, что ты не играешь на нем…

Он хихикнул и потянул ее за ухо.

Когда песня кончилась, Ноэль и Марджори проскользнули на сиденья в заднем ряду. Люба Волоно оставалась неподвижной у терменвокса. Среди гостей слышался шелест разговора, а раввин встал, заняв место меж окон, лицом к проходу между рядами. Четверо мужчин в черных ермолках поднялись, поддерживая маленький ярко-красный балдахин на четырех неустойчивых палках. Раввин повернулся к Любе Волоно и кивнул. Она начала размахивать руками, и какая-то индусская версия свадебной музыки Лоэнгрина полилась из терменвокса в странном нежном кружении.

Ведя свадебную процессию, в гостиную вошел шафер, крупный, лысый, с золотой цепью через жилетку, с выпяченной грудью и втянутым тучным животом. Следом вошли девушки Паковичи с маленькими букетиками нарциссов. Они уставились на исполнительницу на терменвоксе, переглядывались друг с другом и покусывали губки, чтобы подавить хихиканье, но это им не удавалось. Затем шли миссис Зеленко и Лау Михельсон. Процессия сгрудилась в начале прохода между рядами, а балдахин на четырех палках раскачивался и трясся. Марджори в этот момент совершенно изменила план своей собственной свадьбы и решила провести широкую и великолепную церемонию, какую могла только придумать, вместо скромнейшего домашнего мероприятия.

Терменвокс начал вопить и стонать «Вот идет невеста». Маша вошла, держа под руку маленького седовласого мистера Зеленко, по лицу которого катились слезы. Она прошла мимо Марджори с мертвенно-спокойным выражением лица и непроницаемым взглядом, подошла сбоку к Лау Михельсону под колыхающимся балдахином и остановилась. По кивку раввина Люба Волоно уронила свои руки посередине мелодии — терменвокс с ворчанием затих. Отец Маши и ее жених, стоявшие по обеим сторонам от нее, были почти одного роста и телосложения. На них были одинаковые черные костюмы, волосы их почти не отличались по цвету. Сзади было трудно определить, кто есть кто.

Это была традиционная церемония, и закончилась она традиционно: Лау Михельсон кружил своим каблуком бокал, завернутый в бумагу. При звуке разбивающегося стекла гости зааплодировали, развеселились и ринулись вперед.

— Счастья! Счастья! Счастья!

Они спешили пожать Лау руку и поцеловать невесту под колыхающимся балдахином. Терменвокс начал кричать, в гротесковом стиле подражая радости.

— Это смущающее разбивание стекла. Оно всегда шокирует меня, — сказал Ноэль. — А тебя разве нет? Оставь евреям разрабатывать для всех случаев символ, от которого мурашки бегают по спине.

Марджори ответила:

— Мой отец когда-то рассказывал мне, будто это напоминание о разрушении храма.