Маресьев

— На протезах, — уточнил Федотов.

В этот момент к КП подъехала грузовая машина. Она привезла прибывших летчиков. Федотов кивнул Числову:

— Смотри вон за тем летчиком, с черной шевелюрой. Обрати внимание, как он будет слазить с машины.

Как только грузовик остановился, летчики быстро соскочили через борт. В машине остался только тот, на которого указал Федотов. Он медленно перебросил через борт одну ногу, осторожно поставил ее на колесо, затем перенес другую, затем поочередно опустил ноги на землю. Числову бросилось в глаза то, что все летчики были в сапогах, а черноволосый — в ботинках и брюках навыпуск. Дополняла его внешний вид палка в руках. Франт с тросточкой, да и только!

К вечеру Маресьева привели в казарму, определили ему место. А летчикам было интересно, как же он будет разуваться. Притворившись спящими, они пристально наблюдали за ним из-под одеял. Маресьев неторопливо снял гимнастерку, расстегнул пояс, а потом аккуратно снял протезы…

Появление в строю новичка, да еще без ног, летчики полка встретили, прямо скажем, без энтузиазма. Причина была понятна. Ведь с безногим, пусть и раньше воевавшим и сбивавшим фрицев летчиком им предстояло подниматься в воздух, лететь в одном звене или в составе группы. А как он себя поведет в бою? Может ли этот инвалид вообще управлять машиной?

Маресьев сразу почувствовал этот холодок, повеявший от некоторых летчиков. Поэтому ему нужно было им доказать, что он ни в чем от них не отличается. Кроме того, надо было найти человека, который бы согласился полететь с ним в паре в бой. Причем не из жалости к нему, а с полной уверенностью в его абсолютной надежности. Ведь речь шла о жизни. Бой — не тренировочный полет. Расплачиваться здесь придется не двойкой, как в школе, а собственной кровью. А кто будет рисковать, если нет стопроцентной гарантии, что тебя прикроют, выручат из беды…

По этой причине на первых порах Маресьева дальше аэродрома вообще не пускали. А выпускать — означало отправлять его на верную смерть. Так считало командование. Поэтому он вел патрулирование над летным полем или выполнял аналогичную задачу по охране другого объекта. Летчики возвращались с боевых заданий, садились, а он должен был их прикрывать в случае неожиданной атаки немецких самолетов. Подтверждением служит Журнал боевых действий 3-й гвардейской истребительной дивизии. Вот лишь одна выписка из этого пожелтевшего от времени документа:

Других заданий Маресьеву не давали, хотя он рвался в небо. «Я мог летать, — рассказывал он на одной из встреч с молодыми летчиками. — И это было уже счастье. Но меня старались беречь: „Алексей, тебе прикрывать аэродром“. Ребята уходили на задания, а я летал, аэродром стерег. Затем ребята возвращались возбужденные боем, на избитых машинах, чтобы завтра снова уйти в бой, а я опять оставался стеречь аэродром. И мне стало невмоготу от этой жалости ко мне. Я хотел драться, как все».

В один из дней летчикам перед строем торжественно вручали гвардейские знаки. Получил его и Маресьев, но при этом испытал некоторую неловкость. Мол, еще не заслужил даже этот знак. Спросил у командира:

— Когда разрешите в бой?

— Не переживай, скоро, — последовал ответ.

А вечером к нему подошел командир эскадрильи гвардии капитан Александр Числов. Дружески похлопав по плечу, сказал:

— Завтра полетишь со мной ведомым.

Оказывается, накануне А. М. Числов побывал у командира полка гвардии подполковника Н. П. Иванова и убедил его в том, что Маресьев должен не аэродром караулить, как сторож, а летать на боевые задания. И что он, Числов, готов его взять к себе ведомым. Однако состоявшийся разговор был далеко не из приятных. Приведем выдержку из воспоминаний Числова: «С Алексеем мы сдружились сразу. Правда, командир полка, узнав, что у Маресьева нет ног, запретил допускать его к полетам. Но Алексей не сдавался. Он убедил меня, что даже без ног может бить врага. Он был настолько искренен и убедителен, что я отправился к командиру полка. Тот поставил условие, мол, если Маресьева собьют в течение трех дней, то меня, Числова, отдадут под трибунал. Я за Маресьева поручился, написал все бумаги. А тот, когда узнал, что его определили под мое командование, пулей побежал по полю, крича: „Я в эскадрилье Числова!“».

«Меня охватило волнение, — вспоминал о тех счастливых минутах Маресьев, — человек поверил в меня, хотя не на чем было основываться такой вере. Значит, я должен непременно оправдать доверие! Для меня это был вопрос жизни и смерти как летчика, как человека. Причем неудача могла означать нечто большее, чем смерть физическая».