Марево

— И земля бъ у васъ своя була, и подушны не платити… Е таки люде, що й помогутъ вамъ….

— Та дежь воны? яки таки?

— Гадаю я, пидемъ зъ Ляхами, добудемо собѣ воли, тады и Ляхи не управятся въ вами…

— Та брешишь ты, перебилъ старикъ:- воны не русски дюде, нехрещены, на царя бунтують, и мы зъ ними?

— Такъ щожь царь? Е таки земли що нема въ нихъ ни царя, ни круля… сами люде! Чуете?

— Хе! Якое жь и царьство, що й царя нема? Якъ хата безъ стрихи! разсмѣялся одинъ.

— Яки жь таки ледащи люде, що й царя собѣ не зшукаютъ?

— Геть, хловци! Що се таке? заговорилъ старикъ, указывая на Инну:- то вже мы чули, якъ тіи люде до насъ приходидл, що грамотки дали…. а описля що паны говорили?

— Та звѣстно, що говорили! Намъ казали, що ти царьски слуги, що его воля така, щобъ у насъ земли не було; а Москадямъ кажутъ, що мы бунтуемъ…. Дежь тутъ правда?

— Та щира правда вже дуба дала, {Умерла.} перебила Инна, робѣя передъ недовѣріемъ крестьянъ, и стараясь отшутиться; на этотъ разъ выходка не подѣйствовала; люди сидѣли молча и пристально глядѣли на нее; она поняла, что выйдти изъ такого положенія можно было только рѣшительнымъ объясненіемъ, и рѣшилась, разчитавъ на неповоротливость Малороссовъ.

— Чуете, хлопци, держиться за графа Бронского: може винъ замъ и лихо робивъ, та не намъ ёго судити, бо винъ за васъ ратувавъ, та царьскимъ людемъ очи отводилъ…. Не зiукати вамъ такого атамана, якъ винъ; винъ самъ не зъѣстъ, ни спочиветъ, а усе сумуе та гадае, якъ вамъ волю дать. Вже у ёго и люде подибраны, и ружья у нихъ е, таки якъ у Москалей….

— Не слухайте его, хkопци! вмѣшался шинкарь, — кто е знае, виткиля воно? Якій се чумакъ? Се ка-зна-що!

— Та и справды…. Бачите, яки у его руки бѣлы…. Ей же Богу, се лядащо! Хай минѣ Богъ убье!

— Та якій се Богъ? проговорила Инна, вставая изъ-за стола и, засунувъ руку за пазуху, взвела курокъ: — яке воно? Кто ёго бачилъ? чи воно сѣринькое, чи яке?

— Эге, вражій сынку, держить его хлопци! раздались раздраженные голоса.

Въ одну секунду Инна задула свѣчу и бросилась къ двери; кто-то схватилъ ее за полу; она рванула съ себя свитку, и выпаливъ кверху, захлопнула дверь. Озадаченные минутнымъ блескомъ и громомъ выстрѣла, крестьяне такъ и замерли на мѣстѣ.

— Трясця ёго матерь! проговорилъ кто-то въ потемкахъ, шаря въ печи.

— Ахримъ, чи ты живъ?

— Чортяка! чортяка! басилъ другой, забившись подъ столъ.

Шинкарь засвѣтилъ свѣчку; перепуганные крестьяне стали приходить въ себя.

— Де жь воно? выговорилъ одинъ, крестясъ: — се воно й було? Бачите и двирь не витчинялъ!

— Може вѣдьма? отозвался другой.

— Эге! ото и свитка! вскрикнулъ третій, поднимая съ полу валявшуюся свитку;- ни, се не вѣдьма!

Стали обыскивать платье, нашли цѣлый ворохъ прокламацій.

А Инна, сломя голову, прискакала на графскій дворъ, и, бросивъ лошадь, взбѣжала на лѣстницу, оттуда въ кабинетъ графа и кинулась, запыхавшись, въ кресло. Леонъ подбѣжалъ къ ней, она оттолкнула его и, какъ потерянная, проговорила:

— Все пропало! Они намъ не вѣрятъ! они ненавидятъ насъ! они подняли на меня руку!

— Что такое? что такое? спокойно спросилъ Бронскій, вставая изъ-за стола и бросая перо.

— Какая ошибка! Я всегда была противъ этихъ лживыхъ средствъ! Вотъ и добились — озлобили народъ и только! Теперь чиновникамъ скорѣй повѣрятъ чѣмъ намъ, волновалась Инна, и принялась разсказывать….

Бронскій совершенно спокойно выслушалъ ее.

— А вы и упали духомъ? Они хитрѣй чѣмъ вы думаете…. Успокойтесь! Какъ только увидятъ нашу силу, сейчасъ и примкнуть…. Они и уставныхъ грамотъ не подписывали до прихода солдатъ.

Ровный и холодный тонъ сразу подѣйствовалъ на разгоряченный мозгъ Инны. А Бронскій опять сѣлъ къ столу съ озабоченнымъ лицомъ, провелъ рукой по лбу, запечаталъ нѣсколько писемъ, надписалъ адресы и позвонилъ.

Вошелъ Квитницкій.

— Развезите это по сосѣднимъ хуторамъ, сказалъ графъ, передавая ему пачку, — и не дожидайтесь, чтобы при васъ распечатывали; какъ въ руки отдалъ, налѣво кругомъ, въ карьеръ и дальше…. Да велите давать лошадей, крикнулъ онъ вслѣдъ уходившему, всталъ изъ-за стола, потянулся, прошелся раза два по комнатѣ и подошелъ къ развѣшенному на стѣнѣ оружію.

Инна встала съ мѣста и словно похолодѣла въ ожиданіи рѣшительной минуты.

Владиславъ снялъ со стѣны саблю и опоясался:- Пора! обратился онъ къ Иннѣ, и надвинувъ на бекрень конфедератку, пошелъ изъ комнаты.

Леонъ, блѣдный какъ мертвецъ, подалъ Иннѣ чамарку и шапочку; онъ не могъ даже заговорить, и только болѣзненная улыбка скривила ему губы. Инна ничего не замѣчала; она торопливо накинула верхнее платье, и схвативъ брата за руку, потащила его на крыльцо, перескакивая по нѣскольку ступенекъ заразъ. Нѣсколько конюховъ держали засѣдланныхъ лошадей; она прыгнула въ сѣдло, отвязала отъ арчака отцовскую саблю и опоясалась. Вокругъ толпилась дворня.

— Панове, сказалъ Бронскій, принявъ поводья:- Кто хочетъ быть вольнымъ, бери моихъ лошадей, ступай въ оружейную, выбирай любое…. Кто меня любитъ, за мной!

Человѣкъ пять бросились къ конюшнямъ.

— Куда? куда? кричалъ растерянный Слубень, подбѣгая къ Бронскому:- отца пожалѣй! отца!

— Пусти, старикъ, перебилъ графъ.