Марево

МАРЕВО РОМАНЪ ВЪ ЧЕТЫРЕХЪ ЧАСТЯХЪ. [1]

Часть первая ПЕРВАЯ МОЛОДОСТЬ

I. Тишь да гладь

Будто въ панорам стелется волнообразная, зеленая равнина, мстами прорзанная полосами чернозема, со всми пригорками, рощами, водой и освшими по ней хуторками. Приземистыя, блыя хатки съ соломенными крышами выглядываютъ изъ темной зелени вишневыхъ садовъ; желтые скирды пестрютъ за плетнями; яры каймятъ берега прудовъ съ нависшими ветлами и очеретомъ: {Камышъ.} кое-гд за околицей одиноко торчитъ втрякъ; {Втреная мельница.} а тамъ опять пошла разнотнная зелень овса, пшеницы, жита и проса, колыхаясь отъ втра и переливаясь на солнц до слдующаго хутора. И тянется безконечная степь, далеко уходя изъ глазъ, теряя всякую перспективу въ прозрачномъ, струящемся воздух. Ясное, синее небо охватило кругозоръ и такъ низко приникло по краямъ, будто хочетъ закрыть этотъ тихій уголокъ отъ дурнаго глаза…

По степи халъ видный молодой человкъ, любуясь вечернею картавой. Полевая стежка слегка пылилась подъ дробными шажками малорослой лошаденки, и косые лучи солнца бросали длинный до уродливости силуэтъ ихъ по скошенной трав. Путникъ почти не правилъ лошадью; онъ какъ-то лниво протянулъ ноги на рогульки бговыхъ дрожекъ и самъ мшковато согнулся. Втеръ относилъ назадъ изъ-подъ кожаной фуражки русые волосы; на румяномъ лиц такъ и сквозило, что окрестные виды не успли еще приглядться этимъ срымъ глазамъ, весело перебгавшимъ съ одного предмета на другой. Подъхавъ къ хутору, онъ стадъ погонять коня; спустился съ покатаго берега пруда на хворостяную гать, распугавъ и столкнувъ въ воду крикливую семью утокъ, миновалъ два ряда хатъ и плетней, сопровождаемый неистовымъ лаемъ кудлатыхъ псовъ и криками мальчишекъ, засдавшихъ верхомъ на плетн, и остановился у калитки панскаго двора.

Панскій домъ, впрочемъ, лишь съ большою натяжкой могъ удержать за собой такое громкое имя. Правда, это было длинное строеніе съ двумя выступавшими крыльцами по бокамъ и низенькою террасой межъ нихъ, уставленною цвтами въ горшкахъ, но тмъ и ограничивались его претензіи на барство; кругомъ обильно произросталъ клоповникъ, употребляющійся на внички; маленькія окна подслповато глядли на террасу; деревянныя стны каждый праздникъ блилась крейдою {Млъ.}; а высокая, соломенная крыша сообщала ему до того сельскую физіономію, что съ приходской колокольни домъ казался прошлогоднимъ стогомъ сва. На террас сидли вс владльцы хуторка, пользуясь вечернею прохладой. Анна Михайловна Горобець, толстая барынька, лтъ сорока пяти, съ полнымъ безцвтнымъ лицомъ, одляла чаемъ семью. Сынъ ея, Авениръ Николаевичъ, глядлъ англійскимъ юношей хорошаго тона; на его худощавое лицо набгали рденькіе свтлые волосы, пестрый лтній пиджакъ свободно охватывалъ его жиденькую фигурку, комфортабельно развалившуюся у кресла сестры. Подл хорошенькой Юленьки вертлся молодой сосдъ-помщикъ, и что-то съ жаромъ ей разсказывалъ. Юленька, улыбалась всмъ розовенькимъ личикомъ, выставляя два ряда крошечныхъ бленькихъ зубковъ, шумла голубымъ шелковымъ платьемъ, поправляла каштановые волосы. Съ своей стороны, помщикъ, повидимому, имлъ самаго разрушительнаго свойства намренія насчетъ ея сердечка. Не безъ умысла принарядился онъ въ одноцвтную лтнюю пару planche, и такъ лихо закрутилъ усы и эспаньйолку….

— Владиміръ Иванычъ! радостно крикнула хозяйка: — я думаю, что это словно кого-то не достаетъ, а оно вонъ кого… Да, идите скоре! Экой увалень!

Пріхавшій въ самомъ дл шелъ по двору развалистою походкой, и еще издали началъ улыбаться…

— Мусье Русановъ, племянничекъ майора, а это Акиндинъ Павловичъ Ишимовъ, сосдъ вашъ, представила хозяйка другъ другу гостей: — ну, какъ ваше здоровье? Нечего и спрашивать; по лицу видно…

— Что ему длается! Онъ самъ все сломать радъ, засмялась Юленька, когда Русановъ опустился въ кресло, такъ что оно хрустнуло.

— Такъ я не кончилъ, заговорилъ Ишимовъ: — какъ только она долетла до зайца, а это былъ не заяцъ, а зайчиха, такъ об отъ напора… такъ, pardon, и ощенилась….

— Ah, quelle horreur! крикнула Юленька.

— Что жь за horreur, вмшался Авениръ: — все это такъ натурально, въ порядк вещей.

— Такъ что значитъ кровь-то! Щенята-то такъ зайчатъ-то и хватаютъ, такъ и хватаютъ!

— Слпые-то? спросилъ Русановъ.

Ишимовъ холодно отвтилъ ему, что чистокровные не родятся слпыми.

— Что жь Инны Николаевны не видать? обратился Владиміръ къ Юленьк.

— Да когда жь ее видать? Съ самаго обда пропала; таскается гд-нибудь съ своимъ Ларой…

Наступила минута молчанія. Хозяйка замтила, что должно бытъ, тихій ангелъ пролетлъ, а Ишимовъ даже поглядлъ въ небо….

— Ну, что, какъ у васъ идутъ уставныя грамоты? спросилъ Русановъ.

— Э, охота вамъ, ей Богу! сказала хозяйка: — ничего не подлаешь съ этимъ народомъ; а тутъ еще посредникъ въ отставку хочетъ, просто и не глядла бы ни на что!…

— Говорятъ, у васъ саранча появилась?

— Кто ее знаетъ, говорятъ…

— Слышали новость? Въ Ильцы молодой графъ пріхалъ, сказалъ Ишимовъ, закуривая сигару.