Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма

Тут низкий обольститель крепко сжал меня в своих объятиях; щеки мои зарделись под его жаркими лобзаниями, глаза его горели каким-то сатанинским огнем, лицо пылало, он дрожал. Напрасно я силилась освободиться из его объятий, тщетно просила, умоляла оставить меня – он был неумолим, и погибель моя казалась неизбежною; уже голова моя тонула в пуховом изголовье сладострастного ложа, уже уста его предательно рвали с моих щек поцелуй за поцелуем, сердце его билось внятными ударами, я готова была лишиться чувств, еще мгновение, и несчастие мое было бы неизбежно; но внезапная мысль блеснула в голове моей и неосторожность боярина послужила к моему спасению: с быстротою молнии я выхватила из-за пояса его кинжал, и светлый клинок сверкнул в руке моей… он отскочил. Малодушие и трусость всегда неизменные спутники низких душ. Это меня ободрило.

– Призываю в свидетели самого Бога, – сказала я, – что малейшее с твоей стороны покушение – и ты увидишь перед собою один бездыханный труп. Помни, боярин, что в крайности и слабая женщина умеет защищать себя. Удались отсюда! Или ты еще не стыдишься собственных своих поступков? Разве я и без того еще мало несчастна? Лишившись воспитателя и отца, лишившись всего достояния во время опалы государевой на Великий Новгород, я полагала одну свою надежду на него, на Владимира, которого почитала своим братом, своим мужем. Да! Этот союз благословил отец мой; это благословение связало нас крепче всех уз человеческих, и никто на свете, кроме Владимира, не будет моим супругом, никто на свете, не бывши моим супругом, не получит моего жаркого поцелуя, не успокоится на груди моей и не найдет места в моих объятиях… Я несчастна!.. Но богатство целого света не в силах заставить меня забыть своих обязанностей, – бедная бесприютная сирота никогда не согласится быть наложницею знатного боярина, никогда уста ее не осквернятся подкупным поцелуем и ни один предательский, ложный вздох не вырвется из груди ее. Если ты имеешь право, то пусть я буду твоею пленницею; по крайней мере не оскверняй своим присутствием минут, посвященных горячей молитве, не нарушай моей священной горести!

Боярин понял, что все дальнейшие его настояния не поведут ни к чему; притом кинжал, бывший в руке моей, говорил красноречивее меня, и он, нахмурив брови, удалился. Прошло несколько дней; я снова вела однообразную жизнь в сообществе своей приставницы, которая более не напоминала мне о боярине и сам он не являлся… Днем старуха была со мной неразлучна, ночью меня запирали, и потому думать о своем освобождении, о побеге я не могла и не льстила себя пустою надеждою, пока случай не представился сам собою…

Глава VI

Польские всадники. – Побег. – Встреча с поляками. – Сообщество. – Сказка.

Однажды с раннего утра в доме заметно было движение: холопья носили через двор из старинной кладовой разную серебряную посуду, катили из подвала бочонки с заморским вином, повара суетились, вся дворня была на ногах, бегали, хлопотали – все доказывало, что хозяин затевает пир не на шутку. Вскоре приставница моя, явившись ко мне, объявила, что боярин справляет день своего рождения, что сегодня у него будет много приятелей, и советовала мне вовсе не подходить даже к окну светлицы. В числе гостей, сказала она, будут приезжие из Москвы, польские паны, и да сохранит тебя Владычица от глаз этих басурманов: ведь они не нашей веры, а говорят, если нехристь, прости господи, взглянет на красавицу, так уж едва ли ей быть живой: огневица в гроб вгонит бедняжечку.