Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма

– Пожалуй! Позовите! – отвечала Марина в раздумье.

Юзефина вышла и чрез несколько минут опять возвратилась, за нею вошла Агафья и, поклонившись царице, остановилась в углу.

– Ну, что ты мне скажешь? – спросила Марина, подавая ей золотую монету.

– Да что мне сказать тебе, государыня, разве русскую пословицу, что чрез золото льются слезы. Говорят, ты у себя, за морем, была чудо-красавица, и дородная, и румяная, а теперь смотри-ка, – что ты стала, ведь краше тебя в гроб кладут. Ты думаешь хлеб есть, а хлеб тебя ест!

Марина и Юзефина значительно переглянулись.

– Я слышала, – возразила первая, – что ты умеешь предсказывать будущее и узнавать прошедшее, – расскажи же мне, отчего я худею, чем я больна.

Юродивая улыбнулась:

– Тут не нужно быть колдуньей, чтобы сказать причину твоего горя; вот она в двух словах. В Польше ты любила человека и человек тебя любил; здесь ты полюбила золото, славу, почести, – и они не греют твоего сердца, так и выходит, матушка-царица, что ты променяла кукушку на ястреба. И об этом скучаешь!

Марина снова бросила значительный взгляд на свою фаворитку.

– Вот тебе еще денежка, скажи мне, что ожидает царя, моего мужа? Будет ли он счастлив?

– Что ожидает? Будет ли счастлив? – повторила Агафья. – А мне как знать то, что известно одному Богу? Эх! Матушка-царица! Царством править не кануны в монастыре петь, не на коне гарцевать, не плясать по-басурмански под проклятые волынки. Царь Борис Феодорыч не ему был чета, да и тот скорехонько Богу душу отдал. Прислушивайся, матушка-царица, чаще к звуку царя-колокола, того и гляди зазвонят, Москва всполошится, колокол замолкнет, и царь Димитрий прикусит язычок; берегись, матушка, будь наготове.

Марина задумалась, желая разгадать таинственные слова юродивой; между тем Юзефина обратилась к Агафье.

– Ну! А мне что ты скажешь? – спросила она.

– Да что тебе сказать? – отвечала юродивая. – В Польше жить привольнее: сюда ехала, не пришлось бы скоро опять отправиться на своих двоих; вырежь, голубушка, зараньше для дороги дубиночку!..

Глава третья. Смерть Лжедимитрия

Набат. – Мятеж в Москве. – Убиение Самозванца. – Тела Лжедимитрия и Басманова на площади. – Страшное видение. – Новый царь Василий Иоаннович Шуйский. – Иностранец Маржерет. – Юродивая.

Рано утром Москва была разбужена сильным звоном, который, начавшись в Кремле, скоро разлился по всей столице беспрерывным набатом. Народ со всех сторон бежал в Кремль; там, на площади, которую мы обыкновенно называем Царскою, собрался целый сонм московских бояр, которые вскоре, под предводительством князя Василия Ивановича Шуйского и в сопровождении воинов, двинулись ко дворцу. В народе раздавались страшные клики: «Смерть расстриге, смерть самозванцу!»

Князь Шуйский, шедший впереди с животворящим крестом, ободрял всех своим примером, убеждал не страшиться немецкой дружины, которая составляла придворную почетную стражу, и льстил всех надеждою, что они овладеют дворцом и захватят Самозванца без всякого сопротивления. Надежды Шуйского не сбылись. Немецкая дружина оказала самый редкий пример верности и самоотвержения и отступила только тогда, когда увидела себя в необходимости покориться многочисленности. Толпа с яростью и кликами: «Смерть самозванцу, смерть еретику!» Бросилась во внутренние покои Лжедимитрия… Вдруг дверь отворилась и взору толпы предстал боярин Петр Басманов с саблею в руках.

– Что вы делаете, крамольники? – вскричал он. – Прочь отсюда или вы дорого заплатите за свое вероломство!

– Подай нам расстригу! Выдай нам еретика! – загремели голоса в народе.

Басманов махнул несколько раз саблею, и человека три, окровавленные, упали к ногам его… прочие отступили. Но в то же время из толпы раздался выстрел, Басманов вскрикнул, сабля выпала из рук, он зашатался и рухнул на ступени лестницы.

– Туда тебе и дорога! – закричало несколько голосов. – Ты служил еретику, туда тебе и дорога!..

Народ бросился в покои. Остатки немецкой дружины хотели еще сопротивляться, но что могла сделать горсть наемных храбрецов против тысячи народа, оскорбленного осквернением святыни? Я говорю здесь о престоле, святость и величие которого русский человек привык почитать первым величием после Бога[25] и на котором восседал обманщик и бродяга, осквернивший его своим присутствием. Одни из немецких ратников были убиты, другие перевязаны, и толпа бежала вперед, отыскивая Лжедимитрия…