— Ресницы изумительные, — тихо произнес Борменталь.
Темные небольшие внимательные глаза.
— Меня зовут Маргарита.
— Умница. Теперь будь самостоятельной, вылезай из этого корыта, а Зина поможет тебе одеться. Пойдемте, господа, кинем чего-нибудь по такому случаю, — она проговорила в уже открытую дверь: — Зина, в прихожей большая сумка с одеждой.
Среди машин у длинного тротуара Третьяковской галереи стояла одна ничем не примечательная, так себе — фургончик для хозяйственных нужд.
Из фургончика шла трансляция непосредственно на Лубянку. И не просто, а в кабинет самого Катушева.
Катушев был умным человеком, и разумеется, как все люди такого рода, это свойство никогда не выпячивал. К тому же, имея немалый управленческий опыт, он знал, что большая часть проблем рождается из «суеты-сует» и сама собой исчезает в этой стихии — ломать копья, следовательно, где попало не нужно.
Утром он уже прослушал выступление лидера партии «Эх, Россия» Козулинского в программе «Еще сочка», потом шустрые журналисты показали очередной репортаж с родины «лидера» — далекого сибирского городка Забуйска, получившего, оказывается, свое название от того, что, купаясь в местной реке, Ермак Тимофеевич заплыл за буек.
А теперь Катушев слушал прямую трансляцию из квартиры профессора Рождественского и делал про себя выводы.
Нет, не те, совсем не те, которые стал бы делать обыкновенный, так сказать, человек.
Ришельевич с Полуниным встретились еще вчера вечером — тот сам позвонил, и с первых слов стало ясно — история одна к одному.
Решили, что деньги надо платить.
И надо… ах, господа, если вы думаете, что есть хоть один олигарх не связанный с авторитетами уголовного мира, если вы так думаете, господа, вы очень наивны.
Деньги сейчас заплатить, а потом вернуть их с прибавкой и со шкурами этих мерзавцев.
И откуда они взялись по Москве — добры молодцы и красны девицы — складно одетые, с надписями на груди «Эх, Россия!», улыбками радуют, здоровьем пышут: «Ну зачем ты пьешь пиво — выпей кваску». И хороший квасок, пробирающий. «Бараночку скушай!» Вкусная. «Не суй в рот вонючую сигарету, вот конфеточку съешь». Люди берут. «Не соситесь вы там у дерева, вам обоим противно, не вершите над плотью насилье».
Что Москва, по всей стране покатилось.
Катушев, разумеется, знал.
Удивительно, что Бурков еще не звонит.
— Посмотрите, какая прелесть!
Зина почти тащила за руку стройную брюнетку в светло-коричневом платье с коротенькими, разбросанными по голове волосами.
— Браво, Марго, Мессир будет очень доволен!
— Кто, простите?
— Возможно, вы познакомитесь, профессор. Хочешь, милая, с нами хлопнуть?
— Нет.
— Ты голодна?
— Нет.
— А чего ты хочешь?
— В Третьяковскую галерею.
— Денис Денисович, мы вместе пойдем.
— Пойдите, Зина. Вы, доктор Борменталь, тоже желаете присоединиться?
— Хотелось бы. Стыдно сказать, сколько там не был.
— Вот и чудно, — гостья встала из-за стола, — а я полечу по делам.
Она сделала два шага к окну, потом, словно опомнившись, повернулась к прихожей.
Вот, Бурков почти что в психозе.
— Это Смирновские бабки у них, вы, что, не понимаете?!
— Очень возможно, мы этот вопрос изучаем.
— Наезжать надо, а не изучать!
— Хотите, чтобы я послал спецназ на их штаб-квартиру?
— Вот именно! А с собакой что? С этим экспериментом?
— Удался.
— То есть очеловечилась?
— Вполне.
— И где она сейчас?
— В Третьяковской галерее.
— За ней наблюдают?
— Конечно.
— Когда отправите группу на их штаб-квартиру?
— Поздним вечером, это удобней.
В разговоре не прозвучало то, что оба знали, и что в Кремле очень бесило — добры молодцы и красны-девицы кроме полезных здоровью советов спрашивали и приговаривали: «А где денежки-то ваши, братцы? За границей они — тю-тю. Эк, заводики бы на них построить, профессиональное обучение молодежи при них…»
Капитан Вепрь ничего не боялся.
Кроме начальства.
И на предмет по его приказу оторвать кому-нибудь голову, не сомневался в себе ничуть.
Да и команда как на подбор — только морду подставь.
Упаковались в автобус и поехали по замоскворецкому адресу — шофер сам найдет.
А там — всех на пол, все бумаги — в мешки, и туда же жесткие диски с компьютеров и прочую мелочь.
Хорошо.
Выехали на Пятницкую.
Потом в переулок.
Еще в один.
Встали, капитан скомандовал: «На выход!»
Светящиеся окна офиса, козырек округлый над подъездом, по козырьку широкой неоновой полосой: «Эх, Россия!»
Капитан вышел, размял ноги, дожидаясь пока вывалятся остальные, и заметил сейчас только на крыльце под козырьком девицу-уборщицу.
Странная, однако, девица — водит шваброй какой-то, а сама в легкой шелковой юбочке, коротенькой очень, кофточка совсем открытая и… он присмотрелся — грудь без лифчика.
Темные пушистые волосы, вся какая-то… взял бы да съел.
Команда — он уже знал по секундам — стоит готовая сзади.
Девушка перестала мести и головка посмотрела на них.
— Ой, здрахуйте, мальчики! Это я по-украински. Меня Галю зовут.
Сзади послышались неположенные смешки.