Ветер непонятно откуда — капитан не почувствовал его на себе — ветер вздернул тонкую юбочку, поднял ее вверх, ножки, трусики… которые и не трусики почти вовсе… ветер, прикоснувшийся к этой прелести, дунул на капитана, и прямо в голову, голова на секунду потерялась в этом чудесном тепле… а еще через пару секунд капитан почувствовал, что с ним происходит нечто, как в подростковом сне лет двадцать назад, и оно… уже произошло.
Ветер пропал, девица стыдливо оправляла юбочку.
— Звиняйте, мальчики, ой, конфузно.
«Главное, чтобы никто не заметил — мелькало в голове капитана — мокро-липко, но не расставлять слишком ноги».
— А давайте я вам сведаю про Украйну — ридну мати мою.
Капитан был сейчас не против паузы.
— Яки у нас гарны дивчины, яки умелицы. Поглядайте!
Девица поставила швабру, и та установилась, как шест.
Обвилась вокруг, обласкала, а дальше пошло такое…
Капитан начал бороться с собой…
Стискивать рот…
А потом кусать губы — теперь в голове был не теплый ветер, а мучительно жгучий, рвущийся…
Рвущийся вниз!..
Он в бессилии от случившегося поражения издал какие-то звуки, предательски выдавшие его…
Нет, там сзади звуков раздавалось гораздо больше.
Переводя дыхание, капитан осторожно повернул голову — строй… его просто не было — кто-то тяжело дышал и сплевывал, некоторые неуклюже вытаскивали из пачек сигареты…
Девица откинула швабру-шест, и та словно улетела куда-то.
— Но с вами, мальчики, я не пойду. Как говорил Великий Кобзарь: не ходи Галю з-з москалем!
— И не ходи, — на пороге, пропустив ее в открывшуюся дверь, появился мужчина в форме охранника. — Виньтите отсюда.
Один глаз темный, другой — серебристый.
«Стреляет, — уверенно подумал капитан, — автономно с обеих рук».
Несмотря на самочувствие, долг напоминал о себе.
— Мы должны изъять документы.
— Нет у нас документов, только проездные билеты.
— И компьютеры.
— И компьютеров нет, на счетах считаем, — непонятно откуда из-за спины у него взялись большие старые счеты. — Хочешь, извлеку корень двенадцатой степени. Из единицы.
Дверь приоткрылась и высунулась пушистая головка.
— Мальчики, вы еще здесь?
Сзади пошло движение — команда, толкаясь, поспешно лезла в автобус.
— З песнями, мальчики, з песнями.
Капитан последним достиг автобуса и бухнулся на свое переднее сиденье.
«Как докладывать-то?.. Про корень двенадцатой степени лучше вообще не говорить, не поверят».
Автобус тронулся, и растерянный капитан услышал сначала не очень стройное, но потом крепкое и уверенное: «На тот большак, на пе-рекресток, уже не ну-жно больше выходить, жить без любви быть может про-сто, но как на свете без любви прожить»…
Спетое почувствовало себя и обрело лиричность: «Жить без любви-и, а-а-а, — поддержал тенорок, — быть может про-осто, но как на све-ете без любви прожить!»
Они вернулись к позднему ужину, когда профессор начал уже слегка волноваться.
— Ну-с, Зинуля, накидай нам что-нибудь на стол, и расскажите о своих впечатлениях. Как ты себя чувствуешь, Рита?
— Хорошо. Только есть я не буду, выпью стакан воды и лягу спать.
— Э, ну запасов питательных препаратов у тебя в крови еще, пожалуй, достаточно. А сон, да, полезен.
— Что там было, доктор, рассказывайте.
— Удивительное существо, Денис Денисович. Одновременно и высокая чуткость, и странная избирательность.
— А в чем странность?
— У картины Маковского «Ребенок, испугавшийся грозы» простояла двадцать минут — в один момент слезы закапали, а мимо Васнецовских богатырей и Аленушки прошла со словами: «В это надо конфеты для детей заворачивать». Про Врубелевского демона сказала, что он сильнее бестолкового образа у Лермонтова. Откуда она знает про Лермонтова?
— Голубчик, я не скрывал, а просто не успел рассказать. Что я мог вложить в гены из текстовых материалов? Прежде всего то, что знаю и люблю сам. Там весь Тургенев, почти. Чехов, Гоголь — разумеется. Да, Пушкин, Лермонтов, Баратынский. Но вложить музыкальные и визуальные материалы было трудно технически и невозможно по времени. Антологии кое-какие вложил. Вы, например, знаете, как писала Ростопчина или Каролина Павлова? А она знает. Знает, конечно, Алексея Константиновича Толстого. Я вот считаю, что формой поэтической он владел не хуже, чем Пушкин. Судите меня за это. А лучше, голубчик, достаньте ром, недопитый нашею гостьей.
Пятый день
Министр начал утреннее заседание почти что с разноса: в двух циркулярных письмах месячной давности были некорректные формулировки, а одна — так просто содержала двусмыслицу; по трем департаментам реально не выполняется график работ — министр разложил по полочкам что и почему не будет выполнено в сроки; кадровые перестановки с учетом профессионального соответствия — словно он помнил десятки личных дел наизусть…
Подчиненные сидели прижавши уши и в совершеннейшем обалдении.
— И поросятину надо хорошую в столовую закупать, — закончил министр.