Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Это рассуждение, долгое и написанное с удовольствием, нельзя объяснять только кокетством. Конечно, тело изменилось, щеки уже не такие крепкие, талия расплылась. Но изменила ее жизнь и ничто другое, и не исключено, что Маргарита чуть-чуть гордится этим. Потому она и критикует написанный им портрет: «И если Вы сделали это, дабы показать борьбу между Природой и Фортуной, то лучшего примера, чем я, Вы не смогли бы найти, поскольку обе они, соревнуясь в своем могуществе, подвергли меня большому испытанию. Что касается Природы, то Вам не нужно объяснять, какой она меня сделала. Но ежели говорить о Фортуне, то невозможно писать о ней, опираясь только на [чьи-то] свидетельства (они исходят от лиц либо плохо осведомленных, либо недоброжелательных, которые не могут рассказать правду по незнанию или же по злому умыслу). Я считаю, что Вам доставит удовольствие обладать воспоминаниями той, кто может знать события лучше всех и кто более всего заинтересован в их правдивом освещении». Иначе говоря, Маргарита не хочет позволить, чтобы о ее собственной жизни говорил кто-то другой, — пусть движимый самыми благими намерениями, — поскольку он может получать сведения лишь из вторых рук. «Ваши "Рассуждения" также побудили меня сделать пять или шесть замечаний, которые поправляют ошибки в тех местах, где Вы говорите о По и о моем путешествии по Франции; когда Вы пишете о покойном господине маршале де Бироне; а также когда рассказываете об Ажене, [равно как] об отъезде из этого замка маркиза де Канийака».

Итак, Маргарита составит свое жизнеописание сама: «Я начертаю свои "Мемуары", которым не дам более славного названия, хотя они заслуживают быть названными "Историей", потому что содержат только правду без каких-либо прикрас, на которые я не способна и для чего теперь не имею свободного времени». Эта декларация о намерениях свидетельствует о том, что королева Наваррская отчетливо сознавала углублявшееся различие между двумя видами сочинений, которые когда-то были близнецами. История — благородный жанр, для которого характерны пышное красноречие, образные выражения, похвалы, изречения; мемуары проще, обнаженней, безыскусней, но представляют собой необходимый базовый материал для большой истории, без которого она не имеет никакой ценности. Таким образом, скромность, которую афиширует королева, не должна обманывать читателя: эта скромность соответствует новой эстетике и служит предметом дополнительной гордости[477]. Как и Монтень, которого Маргарита всегда много читала, она думает, что «единственные доброкачественные исторические сочинения были написаны людьми, которые сами вершили эти дела либо были причастны к руководству ими»[478]. Исправленное таким образом, ее произведение придет к Брантому «как маленькие медвежата, в виде тяжелой и неуклюжей формы, чтобы приобрести надлежащий вид»… И историк, на сей раз хорошо осведомленный, сможет исправить свои 'Рассуждения».

Тем не менее, одно дело — декларации о намерениях, другое — логика писательства. Что касается правды, мы видели, что не всё здесь правда: не считая искажений истины, каких требовал кодекс чести ее времени (связанных с романами на стороне), однажды Маргарита солгала и сознательно — описывая период, когда она предала короля Польши и перешла на сторону Алансона. Что касается намерения писать мемуары, а не историю, тут она сделает то, что обязалась: ее рассказ действительно будет автобиографией, в нем не окажется рассуждений о важных делах в остальном мире, и даже большинство известных ей политических событий она обойдет молчанием, кроме тех, в которых участвовала сама. Что касается отсутствия прикрас, тут она свое обещание исполнит не вполне: конечно, в ее «Мемуарах» не будет портретов в полный рост или двойных портретов, сентенций, споров, плохо уравновешенных длинных периодов, но она не откажет себе в удовольствии использовать язвительные антитезы, сдержанно-контрастные параллелизмы, иногда — изречения… Наконец, что касается обещания поправить Брантома, его она выполнит лишь частично: конечно, она опишет свою жизнь в хронологическом порядке («хаос, из которого Вы уже извлекли свет», как пишет она не без иронии), но уточнить, в чем конкретно ошибся мемуарист, в основном забудет, оставив читателю заботу выявить на основе обоих рассказов те ошибки, на которые она хотела указать.