Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Были и амбиции христианки. Теперь, когда Маргарита вернулась в милость и вновь обрела полную свободу, она вспомнила об обете, принесенном в Юссоне в тот день, когда взбунтовался гарнизон. Чтобы выполнить обязательство, она в июне 1607 г. добилась «для брата Франсуа Амио, монаха-отшельника Святого Августина и проповедника названной королевы, привилегии, разрешающей ему использовать и занимать все земли, наследственные и собственные, и строить обители своего ордена во всех местах ее королевства»[565]. Это позволило ему через год предпринять строительство монастыря и часовни на той части территории, которую теперь занимает Школа изящных искусств. Закладку монастыря упоминает ряд документов той эпохи, но самый ясный из них — письмо, направленное в связи с этим самой Маргаритой папе Павлу V. Сначала она описывает, в «сколь великой опасности» оказалась в Юссоне. «При этой очевидной угрозе мне вспомнился обет Иакова, о котором я читала в Библии, и, усмотрев некоторое сходство его участи с моей, я принесла Богу такой же обет, как Иаков, когда, чтобы спастись от гнева брата, он удалился к Лавану; Бог внял его мольбе, и он, проведя в изгнании двадцать лет, счастливо вернулся на свою землю, и брат примирился с ним, выказал ему благоволение и осыпал почестями и дарами, и он [Иаков] навсегда посвятил Ему десятину от своих доходов и возвел Ему алтарь благодатных деяний, согласно обету»[566].

Это толкование библейской истории и аналогия, какую Маргарита провела между своей ситуацией и положением Иакова, особо многозначны. Королева отождествила себя с героем мужского пола, и случилось это в первый оверньский период, но такое мы уже встречали. Выбор семейной конфигурации — два брата-соперника — тоже нас по удивляет: по этой схеме и строились ее отношения с Генрихом III. Остальное, если немного сократить рассказ из Книги Бытия, вполне объяснимо: как и Иакову, Маргарите были хорошо знакомы предательство, с которого все началось, ярость старшего брата, преследование, изгнание, упование только на Бога. Но ее прочтение развязки всей истории всецело относится к 1606–1607 гг. — и тут аналогия уже не срабатывает. Ведь Иаков по возвращении из многолетнего изгнания встретил Исава, который с ним примирился, тогда как королева помирилась с Генрихом IV, а не с Генрихом III. Медленная смена символических мест, какую мы наблюдали с середины переговоров о разводе, на сей раз завершилась. Порядок восстановился — на смену Генриху пришел Генрих.

И это, может быть, еще не всё. Как не увидеть в интересе королевы к образу Иакова «некоторое сходство» и с другими сюжетными линиями того же мифа? Разве сын Исаака, чтобы выказать признательность брату, не отдал ему часть имущества, как сделала она в 1607 г.? Разве он не сменил имя, став Израилем, как она стала «Королевой Маргаритой»? Разве не избрал его Бог родоначальником двенадцати колен избранного народа, как она стала матерью — пусть не биологической, но духовной — нового рода, отныне благоденствовавшего на французском троне?

В то время как работы в монастыре завершались, последняя из Валуа могла, наконец, у себя в отеле Августинцев зажить на уровне своих притязаний. Она вдыхала жизнь в целый двор, который здесь значительно разросся. У нее появлялись Филипп Депорт, Франсуа Менар, Франсуа де Ла Рок, Жан де Шампеньак, Клод Гарнье, Пьер де Демье, Марк де Майе, Жан Алари, Виталь д'Одигье, Жак Корбен, а также Матюрен Ренье, Теофиль де Вио, Малерб и другие[567]. Некоторые, как Депорт и Ла Рок, были ее «верными» с первого часа, они писали для нее еще со времен салона маршальши де Рец. Другие были молоды и радовались, что во Франции литература наконец-то снова в чести… Маргарита поощряла их, распространяла их произведения, обсуждала их идеи, а то и просто-напросто платила им гонорары. Те, кто был к ней приближен, излагали в стихотворной форме ее мысли, ее чувства, описывали ее жилища, а также малейшие происшествия при ее дворе: появлялись сочинения «О красоте сада в Неси», «О красноречии королевы Маргариты», «Против глупого версификатора» и т. д. Чтобы принести жертву музам, годился любой повод.

Как показала Симона Ратель, для их произведений характерно смешение неоплатонизма, античных влияний, унаследованных от Плеяды, и более тривиального, более юмористического духа, дающего верное представление о вкусах заказчицы. В споре, который с 1606 по 1609 г. столкнул сторонников древности и нового времени, объединившихся соответственно вокруг Депорта и Малерба, она склонялась скорей на сторону учеников Ронсара и адептов некоего легкого петраркизма, чем на сторону приверженцев нового пуризма. Зато она опередила свое время, с энтузиазмом приняв жанр пасторали, который при ее дворе практиковали во всех формах. Приветствовала она с 1607 г. И публикацию, а потом успех «Астреи» Оноре д'Юрфе — первого из тех зашифрованных романов, которые будут восхищать XVII в.; она выведена там под именем феи Галатеи.