Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Наконец, надо отметить последний пинок, незаслуженно нанесенный королеве в той сфере, которую до того не затрагивал никто, даже худшие враги, — в сфере ее литературного таланта. Несколько лет назад Жан-Луи Буржон, специалист по Варфоломеевской ночи, дошел до того, что поставил под сомнение подлинность «Мемуаров», в которых его не устроила изложенная версия. Вслед за Никола Мэри Сазерленд он усомнился в ответственности Екатерины за «первый акт» резни — полагая при этом, что из текста Маргариты такая ответственность следует. Поэтому в 1989 г. он написал: «В настоящее время, не имея возможности что-то категорически утверждать (для этого понадобилось бы целое исследование, и не только содержания, но и словаря Маргариты де Валуа […]), мы задаемся вопросом, не имеем ли дело просто-напросто с подделкой»[913].

Через три года он куда решительней вернулся к этой мысли в статье, где утверждал, что основные «свидетельства» о резне не заслуживают доверия: «Подложны, в частности, "Мемуары'' маршала де Таванна. […] Целиком вымышлено "Рассуждение короля Генриха III». […] Апокрифом являются и знаменитые "Мемуары" Маргариты де Валуа…»[914] Странные «разоблачения»: текст Таванна никогда и не выдавали за что-то иное, чем за рассказ, обработанный его сыном, а об обмане, связанном с «Рассуждением» Генриха III, стало известно уже в начале века. Что касается третьего утверждения, опровергающего все исторические и литературные исследования (в том числе, напомним, и очень серьезные) за триста пятьдесят лет, оно выдвинуто заодно с двумя другими, без малейших доказательств, словно запланированное исследование уже выполнено; несомненно, чтобы придать весомость своим рискованным заявлениям, Буржон представляет дело так, будто они следуют из выводов Сазерленд — хотя та ничего подобного о «Мемуарах» королевы не сказала… Со стороны исследователя, непрестанно обвиняющего коллег в недостаточной серьезности, этот демарш выглядит по меньшей мере странным.

Начало перемен?

Итак, поток симпатий к Маргарите, пробившийся в начале семидесятых, как будто напрочь иссяк. Однако редкие исследования, проведенные в течение последних лет, уже робко опровергают это впечатление. Похоже, некоторым эрудитам надоело бесконечно слушать одну и ту же унылую чушь о женщине, которая в их изысканиях предстает одной из самых значительных фигур, действовавших на культурной сцене в конце Возрождения. С другой стороны, ясно, что осуждения моралистов, веками тяготевшие над этой фигурой, и вправду начинают терять вес в мире, где религия уже почти утратила реальное влияние и где за несколько десятилетий борьбы феминистки добились пересмотра места в обществе — а значит, и в Истории, — какое соответственно занимают мужской и женский пол.

Кстати, французская феминистская историография за последние годы сильно продвинулась. Если долгое время она занимала маргинальное положение, теперь она начала приобретать признание под влиянием признанных ученых, что показывает недавняя публикация объемной «Истории женщин» под редакцией Жоржа Дюби и Мишель Перро. Даже если политической власти в этой книге еще отведено ограниченное место, даже если француженок, похоже, эта проблема по-прежнему не интересует (в томе, посвященном Возрождению, все статьи, непосредственно относящиеся к этой теме, написаны американкой Натали Дэвис[915]), есть впечатление, что это пространство постепенно расширяется и что на обновление проблематики в этой сфере сегодня больше шансов, чем в начале семидесятых годов.

Маргарита де Валуа, конечно, в этой эволюции занимает не центральное место. Однако ее образ снова начинает всерьез привлекать исследователей. Один из примеров этого — диссертация, из которой вышла данная книга, но этот пример не единственный. В 1991 г. Жильбер Шренк посвятил «Мемуарам» королевы толковую статью, рассматривающую текстуальные связи между «Рассуждением» Брантома и рассказом королевы — те, какие ясно видны на «пороге» книги, а также те, какие можно выявить при анализе обоих произведений. В том же году коллоквиум, организованный Французским обществом специалистов по литературе XVII в. в Ажене и Нераке, показал, что, если королева еще не полностью обрела статус объекта серьезных исследований, некоторые университетские преподаватели начинают очень внимательно присматриваться к ней: Мадлен Лазар проанализировала «Ученое и тонкое рассуждение» в сравнении с другими текстами, связанными со Спором о женщинах и вдохновлявшими автора «Рассуждения», Ричард Купер отыскал несколько писем Маргариты Матиньону, а Жан Гарапон произвел настоящий стилистический анализ (один из первых) ее «Мемуаров», в то время как другие исследователи заинтересовались ее ролью вдохновительницы [поэтов], в качестве как музы, так и меценатки, в разные периоды ее жизни[916].

* * *