Генеральные Штаты открылись б декабря в особо напряженной атмосфере: лигистское большинство хотело, чтобы статьи мира Месье были аннулированы, тогда как реформаты, встревоженные как недавними событиями, так и новым союзом Алансона с королем, уже вновь взялись за оружие в Пуату и Гиени. Внешне все выглядело по-прежнему помпезно. Брантом так описывает Маргариту на торжественном открытии заседаний: «Видел я и нашу великую королеву […] в день, когда король, ее брат, произносил вступительное слово; она была в оранжево-черном платье, с преобладанием темного цвета, в обилии отделанном тафтой, с длинной королевской мантией, сидела на положенном по рангу месте и выглядела столь прекрасно и восхитительно, что более трехсот персон из собрания сказали, что предпочитали созерцать столь божественную красоту и любоваться ею, нежели слушать прекрасные и важные речи короля, ее брата, пусть даже говорил он и вещал как нельзя лучше»[170]
. На самом деле королева чувствовала себя очень плохо и через несколько дней даже слегла. К концу декабря она поправилась, по в начале января ей стало еще хуже, и короля Наваррского подозревали в покушении на убийство[171], хотя от смерти жены он ничего не выигрывал. Куда более вероятно, что, как и после Монконтура, Маргарита снова заболела оттого, что потерпела тяжелую неудачу и не смогла помешать брату заключить союз, невыгодный для них обоих. 19 января, как подтверждает герцог Неверский, который вел дневник Ассамблеи, «королева[-мать] плакала в своем кабинете вместе со своей дочерью королевой [Наваррской] из-за того, что король последовал совету начать войну»[172].Ситуация неуклонно ухудшалась. Действительно, в первые месяцы 1577 г. продолжались дебаты на заседании Штатов, подготовка к сражениям и организация чрезмерно дорогих празднеств, при помощи которых Екатерина отчаянно пыталась купить или сохранить сторонников. Алансон, посланный вместе с Бюсси в Центральную Францию, одержал первую военную победу, успешно завершив осаду Ла-Шарите. Его боевые подвиги на стороне католиков ставили Маргариту в невыносимое положение. Измена младшего брата уже лишила ее роли посредницы, а после первых столкновений она оказалась в лагере врагов мужа, и ей полагалось радоваться его неудачам. Собрав нескольких друзей, она попросила у них совета. Они, по ее словам, посоветовали ей «на время военных действий покинуть двор и, по возможности, даже уехать за пределы королевства, найдя для этого какой-нибудь достойный предлог, например, совершение паломничества или визит к кому-нибудь из родственников». А в этой компании находился Мондусе, королевский посланник во Фландрии, который поддерживал кандидатуру герцога Алансонского и состоял у него на службе. Он должен был в ближайшее время вернуться в Нидерланды в интересах герцога «под предлогом сопровождения госпожи принцессы де Ла Рош-сюр-Йон[173]
на воды в Спа». И он предложил Маргарите присоединиться к кортежу и агитировать знать Провинций за кандидатуру брата. Сразу же нашелся и предлог: королева с давних пор страдала кожной болезнью — рожистым воспалением на руке; довольно будет сказать, что доктора рекомендовали ей воды и что время года благоприятно для путешествия…На следующий день королева-мать одобрила эту мысль и изложила ее королю. Тот, как пишет мемуаристка, согласился, «будучи весьма довольным тем, что воспрепятствовал моей встрече с королем моим мужем […]. Он приказал, чтобы направили курьера к дону Хуану Австрийскому, который замещал короля Испании во Фландрии, с просьбой выписать мне необходимые подорожные». Письмо Генриха III губернатору Перонна, датированное 21 мая, подтверждает, что этот рассказ точен и что память у Маргариты была хорошей. Оно не только содержит различные указания, связанные с поездкой сестры, но еще и дословно воспроизводит упомянутый предлог: «Господин д'Юмьер, моя сестра королева Наваррская по совету врачей для поправки своего здоровья нуждается в лечении на водных источниках в Спа, на территории Льежа, куда собирается отправиться через несколько дней. А чтобы по дороге и на месте ее могли посещать иностранные принцы и прочие сеньоры, позаботьтесь также, чтобы при этой поездке ради моего доброго имени и ради почестей, подобающих означенной моей сестре […], ей было бы обеспечено должное сопровождение; […] прошу Вас собраться и подготовиться к отъезду»[174]
. Был ли Генрих III обманут? Этому вопросу, который часто ставят историки, надо противопоставить другой и лучше задаться им: а с чего бы? Он давно знал о союзе сестры и брата и не возражал против того, чтобы последний стал сувереном Нидерландов — если только эта затея не подтолкнет Испанию вступить в войну. Напротив, успех предприятия послужил бы ему на пользу, расширив влияние Франции и «избавив» его от несносного герцога.