Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Этот побег, успешный для пленников, не преминул обернуться плохо для их соучастников, оставшихся в Лувре. В самом деле, камеристки Маргариты, пытаясь избавиться от веревки, засунули ее в камин, чтобы сжечь, чем едва не вызвали пожар и привлекли внимание стражников, которые пришли выяснить, что случилось. «Я сказала камеристкам, чтобы они подошли к двери и как можно любезней спросили, чего они [стрелки] хотят, говоря при этом негромко, как будто я уже сплю. Что они и сделали. […] Мои женщины уверили их, что ничего не надо делать и они сами со всем справятся, иначе стрелки разбудят меня… Последние удалились». Через два часа, когда отъезд герцога обнаружился, Маргариту вызвали к королю и королеве-матери. Она оправдывалась, утверждая, что тоже была обманута. «Однако могу поклясться своей жизнью, что отъезд моего брата не нанесет никакого урона службе короля и что он отправился в свои владения с единственной целью — подготовить все необходимое для своего предприятия во Фландрии. Это немного смягчило ситуацию, и мне позволили вернуться к себе». На следующий же день, то есть 15 февраля, королева-мать покинула Париж, чтобы последовать за беглым сыном и узнать его намерения. Как и сказала Маргарита, они оказались мирными, и с 1 марта король успокоился. Через две недели Екатерина вернулась в Париж[186].

Снова заговорили о путешествии в Гасконь, которое назначили на Пасху[187]. Генрих III знал, что у него больше нет ни одного предлога, чтобы держать сестру в Лувре, да и интриговала она слишком открыто. Он также знал: если позволить ей ехать к мужу, надо уладить вопрос приданого, все еще не выплаченного, и это не значило дать ей наличными миллион турских ливров, обещанный в 1572 г., а значило, как просила королева, обратить его в королевские домены, доходы с которых были бы регулярными. Жалованными грамотами от 18 марта он предоставил сестре области Ажене, Руэрг, четыре судейства (jugeries) Верден-на-Гаронне, Рьё, Ривьер и Альбижуа, а также графства Керси и Гор — на всех этих землях король отказывался от своих «прав высокого, среднего и низшего суда»[188]. Маргарита задним числом находит этому жесту определенную подоплеку — не без оснований. «Не желая, чтобы я уехала недовольная им, рассчитывая во что бы то ни стало порвать мои дружеские связи с братом, он осыпал меня всеми видами благодеяний и пожаловал мне — и соответствии с обещанием, которое королева моя мать дала мне при заключении мира в Сансе, — земли в счет моего приданого, а кроме того, право назначения на должности и бенефиции. Помимо этого, мне был предоставлен пенсион, который обычно получали дочери Франции, и король лично достал мне наличные деньги из своих сундуков. Он брал на себя труд каждое утро посещать меня, демонстрируя, насколько его дружба может быть для меня полезней, чем дружба с моим братом, ведущая только к печальному концу».

Однако апрель и май оказались слишком заполнены событиями, чтобы отъезд не отложили еще раз. С одной стороны, высшего накала достигла ссора миньонов, завершившись знаменитой дуэлью 27 апреля[189]. С другой — продолжение переговоров с Алансоном снова потребовало участия Маргариты. Задержавшись в Париже, она посетила старую подругу — принцессу де Ла Рош-сюр-Йон, которая пережила вместе с ней все приключения поездки в Спа и была очень больна. «За два дня до ее смерти, — пишет Летуаль, — ее навестила королева Наваррская (очень ее любившая), и та сказала ей следующие слова: "Сударыня, Вы видите во мне прекрасный пример, каковой Бог дает Вам; приходится умирать, сударыня, и покидать этот мир. […] Удалитесь, сударыня, прошу Вас, ибо мне должно молиться и думать о Боге, а Вы напоминаете мне о мире, когда я смотрю на Вас". Это она сказала потому, что королева Наваррская была, как обычно, разряжена и накрашена, что при дворе называют — нарядиться к лицу»[190]. Как мать героини «Принцессы Клевской», для которой, возможно, послужила прообразом, умирающая хотела приготовиться к смерти и поэтому отказывалась видеть кого бы то ни было, в том числе и людей, которых любила больше всего.