Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Как бы то ни было, королева приняла решение. Чем оставаться в Нераке, где на ее долю выпадали одни унижения, чем тщетно ждать, пока супруг расстанется с любовницей, она уехала сама. 19 марта 1585 г. она оставила столицу семейства д'Альбре и перебралась в Ажен, формально — чтобы провести пост и Пасху в католическом городе, неофициально — ссылаясь на соображения безопасности: Коризанда-де пыталась ее отравить[391]. По существу она покинула корабль Беарнца, «бросила» его, если воспользоваться ее же выражением. Это произошло в первый и в единственный раз. После Варфоломеевской ночи она воспротивилась попыткам расторгнуть их брак; во время заговора «недовольных» она написала для мужа защитную речь; во время «войны влюбленных» она в конечном счете «последовала за его Фортуной»; а после того как они помирятся, что произойдет через много лет, она непрестанно будет ему помогать. Но на сей раз с нее было довольно, и она ушла.

Этот поступок может показаться неслыханным, и в некотором роде он и был неслыханным. Возможно, в XVI в. это действительно уникальный случай: королева, вместо того чтобы, несмотря на возможные разногласия, делить судьбу супруга, открыто примыкает к лагерю его врагов, причем это не лагерь ее семьи; не королеву бросают, а она бросает мужа. Чего никогда не собиралась делать Маргарита — так это отходить на задний план, исчезать с политической сцены, чего желали бы от нее другие, и ждать в тени то ли награды за терпение, то ли просто-напросто развода. Она хотела действовать, оставаться чьей-то союзницей, человеком, на которого рассчитывают. И политическая ситуация позволила ей облечь плотью эти надежды. Ведь период, когда Маргарита, по выражению современников, «бросилась» в Ажен, был еще и временем, когда король Наваррский попал в тиски, а вскоре на него вознегодовала вся Европа. В марте Священная лига обнародовала свой Пероннский манифест, где было названо имя другого претендента на престол — старого кардинала Шарля де Бурбона, дяди Беарнца. Повсюду к врагам последнего стекались всё новые сторонники, в том числе многие «недовольные», которых привлекали враждебность Гизов к герцогам де Жуайёзу и д'Эпернону, а также предложенное «подобие конституционной альтернативы»[392] в виде восстановления Генеральных Штатов. Поддержка этой новой силы со стороны некоторых представителей бывшей партии брата могла только укрепить Маргариту в ее намерениях. Повсюду возобновились и бои. А финансовое положение государства было катастрофическим… и Генрих III совершил поворот на сто восемьдесят градусов: тоже бросив короля Наваррского, пусть на время, он объявил себя главой Лиги, как и в первый раз, и крайне спешно вступил в переговоры с Гизами.

Тем временем Маргарита обосновалась в Ажене. Поначалу Матиньон воспринял ее приезд скорей благосклонно, поскольку ему было приказано удерживать город вне сферы влияния Беарнца. Он даже послал ей в первые дни апреля «две пехотных роты» для обеспечения ее личной безопасности[393]. Королева довольствовалась этим недолго. Вскоре она набрала целый полк. Однако ей стало недоставать денег, и, не признаваясь, почему она стала нуждаться, она обратилась за помощью к матери, которая попросила Виллеруа, «а также сьера де Беллиевра сделать, что сможете, чтобы она могла получить какие-нибудь деньги; ведь, насколько я поняла, она находится в величайшей нужде, и ей не на что купить себе мяса»[394]. На самом деле Маргарита продолжала укреплять свои вооруженные силы. Две роты были поставлены в городе и жили в большей или меньшей степени «за счет жителей»; около двух десятков разместилось за городскими стенами, где они регулярно грабили окрестности. 15 мая она созвала нотаблей города, заявила им, что Матиньон злоумышляет против нее, и взяла с них клятву верности. Она потребовала ключи от города, сместила нескольких чиновников и поставила на их место своих приближенных — сеньора де Линьерака, наместника Верхней Оверни, сеньора д'Обиака, тоже оверьнца, и виконта де Дюра, жена которого уже вернулась в ее свиту[395].

Через несколько дней королева-мать призналась Виллеруа, что удручена. Маргарита, — уточняла она, — «очень старается скрыть, когда пишет письма королю […], то, в чем здесь уверены и чего она не может отрицать: ведь она писала моему сыну [зятю] герцогу Лотарингскому, и я видела эти письма, чтобы он принял ее к себе в страну». Иначе говоря, королева Наваррская уже ожидала худшего и подумывала об убежище, которое мог бы предоставить ей зять. В последующие недели тон Екатерины становится всё жестче, показывая, что разрыв между матерью и дочерью почти произошел. «Мне сказали, что теперь она укрепляет Ажен», — писала королева-мать Виллеруа в конце мая. А через пятнадцать дней она же написала Беллиевру: «Бог послал мне это создание в наказание за грехи […]; это мой бич»[396].