Мари-Бланш

Мамà говорит, что я прохожу уродливый период созревания — у меня плохая кожа и вдобавок слишком большой бротонновский нос. Она надеется, что в этом году я буду учиться лучше, потому что и в Хитфилде оценки у меня пока отнюдь не блеск. Она говорит, для меня лучше всего приехать пораньше, ведь чем больше времени я проведу в школе, тем больше шансов, что я хоть чему-нибудь научусь. Она права, я неспособная. Но мамà считает, что если исправить мой нос, то в будущем я смогу сделать театральную карьеру, так как актрисам, по ее мнению, ум ни к чему. Им надо лишь быть хорошенькими и декламировать тексты, сочиненные другими. Мамà думает, что на это у меня способностей хватит, а мне такая профессия кажется просто замечательной. Мамà тоже всегда мечтала стать актрисой.

3

— Вы знаете, почему вы здесь, мадам Фергюс? — спрашивает доктор.

Я оглядываю незнакомое помещение. Явно не тюремная камера и не больничная палата. И определенно не психушка; я, судя по всему, не в смирительной рубашке. Комната даже довольно веселая, очень мило обставлена простой деревянной мебелью, на окне кипенно-белые кружевные занавески, оно прямо напротив моей кровати и смотрит на зелень деревьев. Но совершенно ясно, что это и не гостиничный номер. Доктор сидит в кресле у изголовья кровати, в изножье стоит молодая медсестра.

— Дайте догадаюсь, — отвечаю я. — Я пила.

— Верно, — говорит доктор. — Вы в Clinique de la Métairie[20], под Лозанной в Швейцарии. А я — доктор Шамо.

— Забавная фамилия, — замечаю я. — Какой сегодня день?

— Понедельник.

— А какое число?

— Пятое июля. Вы помните, какой год?

— Какой?

— Вы не помните, какой теперь год, мадам Фергюс? — спрашивает доктор.

— Просто проверяю. Мне снился Херонри, лето тридцать третьего. Во сне мне было двенадцать, скоро должно было исполниться тринадцать.

— Сейчас пятое июля тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, — говорит доктор. — И вам, мадам, сорок пять лет.

— Я знаю.

— Вы помните, как сюда попали?

— Подскажите.

— Вас привез ваш деверь, из Чикаго. Брат вашего мужа, Джон Ферпос. Доставил на самолете.

— О да, теперь припоминаю. В аэропорту я сразу пошла в бар и начала пить. Милый Джонни не такой строгий, как мой муж Билл. И у меня в сумке было много таких маленьких бутылочек на время полета.

— Когда самолет приземлился в Женеве, вы уже отключились, — говорит доктор. — Вас вынесли на носилках. В машине скорой помощи вы очнулись и начали бушевать. Им пришлось вколоть вам успокоительное.

— А где Джонни сейчас?

— Вчера он вернулся в Америку. Вы были в очень скверном состоянии, мадам Фергюс.

— Не припомню, это моя мать поместила меня сюда?

— Да. И ваш муж. Я написал вашей матери в Париж и попросил ее переслать мне сюда кое-что.

— Что именно?

— Какие-нибудь памятные вещицы из вашего детства, фотоальбомы, в таком духе, — говорит доктор. — Полагаю, они могут пригодиться в ходе лечения. Как способ воссоединения с прошлым..

— Зачем?

— Чтобы проследить путь в настоящее. Узнать, как и почему человек оказался в нынешнем положении.

— Удивительно, что мамà рассталась с фотоальбомами, особенно чтобы помочь мне.

— Она сделала это через своего поверенного на весьма жестких условиях.

— Как это похоже на мамà. И где эти фотоальбомы сейчас?

— Здесь, на вашем прикроватном столике. Прошу вас, посмотрите их, когда сможете. И я бы охотно посмотрел их вместе с вами. Мы можем их обсудить. Разумеется, когда вы будете в состоянии.

— Мне надо выпить.

— Ах, здесь выпивки не будет, мадам Фергюс. — Доктор качает головой. — В этом я могу вас уверить. Мы ввели вам лекарства, чтобы побороть белую горячку. Алкоголь вам, скажем так, противопоказан. Помните, вы здесь лечитесь от алкоголизма.

— Разумеется, и не первый раз. Я приехала сюда добровольно?

— Да.

— Джонни привез меня на самолете, да? Джонни Фергюс, брат Билла.

— Совершенно верно.

— Я бы хотела посмотреть фотографии прямо сейчас.

— Пожалуйста, — говорит доктор, делая знак хорошенькой молодой медсестре, которая молча стояла у изножья моей кровати. На ней кипенно-белая форма. Мне всегда очень нравилась опрятность швейцарцев. — Это одна из наших медсестер, мадам Фергюс, ее зовут Жизель. Жизель, будьте добры, помогите мадам Фергюс сесть в постели, чтобы ей было удобно рассматривать альбомы.

— Может быть, хотите сначала принять ванну, мадам Фергюс? — спрашивает Жизель. — Я помогу вам, если вы можете стоять.

— Да, мне и правда надо в туалет. Давайте попробуем.

Пока Жизель помогала мне в ванной, доктор ушел, а две другие медсестры поменяли постельное белье, взбили подушки и подняли изголовье кровати. За много лет я уже побывала в нескольких таких заведениях и должна сказать, что это — самое симпатичное. Правда, как и все прочие, оно имеет один недостаток — здесь нельзя заказать коктейль. Я думаю об этой клинике как о четырехзвездном отеле без бара и с посредственным рестораном.