Мари-Бланш

Эмиль на несколько лет старше меня, и хотя он мужчина вполне привлекательный, годы пьянства наложили на него отчетливый отпечаток. При первой же встрече в то утро я увидела в его глазах печальный, загнанный, зыбкий взгляд алкоголика, а он, наверно, увидел то же в моих глазах, — союз пьяниц в их всегда шатком состоянии трезвости.

Когда я проходила мимо, Эмиль сидел в кресле под вышкой теннисного корта. Как обычно, корт пустовал, и он просто сидел там, словно бы в задумчивости. Не знаю почему, ведь с приезда сюда я в основном держалась особняком, но тогда почему-то остановилась и подошла к нему.

— Я никогда не видела, чтобы здесь играли, — сказала я. — А вы?

— Судя по всему, публика здесь у нас не слишком спортивная, — ответил он.

— Я Мари-Бланш.

— А я Эмиль, — сказал он, порываясь встать.

— Нет-нет, пожалуйста, сидите. Я не хотела вам мешать.

— Вы мне не мешаете, мадам. — Он протянул руку. — А вы играете в теннис, Мари-Бланш?

— Боюсь, не очень хорошо. Играла в детстве, много лет назад. А вы?

— У нас есть корт в фамильном поместье на Луаре. После первого сета мы всегда делали перерыв, и Жорж, дворецкий, приносил поднос с джином и тоником. Освежающее, так мы это называли… знаете, чтобы взбодриться перед вторым сетом.

— И об этом вы размышляли, когда я так грубо вмешалась.

— Это была моя любимая часть гейма, — с печальной улыбкой кивнул Эмиль. — Иногда я нарочно проигрывал первый сет, чтобы он прошел быстрее и я мог выпить первое освежающее.

— И здесь вы ждете Жоржа с подносом, да?

Он рассмеялся:

— Совершенно верно, Мари-Бланш. В мечтах. А вы? Вы все еще страдаете ностальгией по спиртному?

— Каждый день. Вы не будете возражать, если я присяду, Эмиль, и вместе с вами подожду дворецкого Жоржа? Поднос с джином и тоником — звучит волшебно.

— Буду рад.

Вот так все и началось, два алкоголика нашли друг друга. У нас уже так много общего, хотя мы пока совсем незнакомы. С этой первой встречи мы с Эмилем каждый день прогуливались по территории, после чего садились возле теннисного корта ждать Жоржа, дворецкого, с освежающим. Мы изливали друг другу душу, рассказывали свои истории, пусть и в весьма отредактированном виде, неизбежно опуская уродливые детали, — самые темные секреты алкоголик должен хранить при себе. Но это мы и без того уже знали друг о друге и к приватным аспектам относились с уважением. Действительно, благодаря обретенной трезвости мы не только создавали себе некую иллюзию нового начала, но в надежном окружении клиники могли, словно в коконе, строить там собственный мир, изолированный от «реальной» жизни.

Таким образом, в очень скором времени наша связь стала сексуальной, и мы почти каждую ночь встречались то в его, то в моей комнате. Клиника и вправду больше походила на четырехзвездный отель, чем на больницу, и мы оба занимали весьма комфортабельные апартаменты на разных этажах здания. Кроме того, поскольку мы находились в клинике добровольно, а не под арестом, общение между пациентами никто не ограничивал.

Эмиль тоже был в разводе и имел троих взрослых детей, от которых весьма отдалился. Добрый, ранимый человек, он одновременно был и терпеливым, нежным, заботливым любовником, некоторые мужчины становятся такими с годами. После моей последней встречи с доктором Шамо, когда мы ночью лежали в постели, я сказала Эмилю, что закончила лечение в клинике и готовлюсь переехать в Лозанну.

— Ах, я подозревал, что ты скоро покинешь меня, Мари-Бланш, — сказал он. — И чтó ты чувствуешь, снова возвращаясь в мир?

— Боюсь.

— Что снова запьешь?

— Конечно.

— Я тоже не уверен, что буду готов выйти отсюда. Наверно, меня сразу потянет в ближайший бар.

— Не верю, чтобы ты так поступил, Эмиль. Каждый из нас мог в любое время уйти отсюда и отправиться в бар. Но мы не ушли, мы сделали выбор, остались здесь.

— Да, потому что идти нам было некуда. Если бы мы ушли, наши семьи уже не смогли бы ничего сделать. Но теперь тебе есть куда идти, и доктор тебя благословил, и семья поддержала.

— Ты тоже можешь найти себе квартиру в Лозанне, — предложила я. — Скажем, по соседству со мной.

— Как по-твоему, мы станем побуждать друг друга пить, если будем вместе там, в мире? Или, наоборот, поможем друг другу остаться трезвыми?

— Я не знаю ответа. Знаю только, что доктор Шамо считает, что быть вместе для нас плохая идея.

— Доктор Шамо знает о нас?

— Все знают, дорогой. Здесь трудно сохранить такой секрет. Да ведь мы и не старались утаить наши отношения.

— Когда ты уезжаешь, Мари-Бланш? — Эмиль обнял меня.

— Как только все устрою и соберу вещи. Квартира готова, ждет меня.

— Я буду ужасно скучать по тебе.

— Тогда едем со мной.

— Я пока не уверен, что могу вернуться в мир, Мари-Бланш, — сказал Эмиль. — Но, может быть, позже присоединюсь к тебе. Не забывай, дорогая, я пил почти на пятнадцать лет дальше, чем ты. И, наверно, мне потребуется больше времени, чтобы отказаться от этого.

— Надеюсь, не пятнадцать лет! К тому времени я состарюсь.

— А я умру.