Мари-Бланш

Рене думала, что дядя прямо сейчас отшлепает ее, но вместо этого он сделал нечто совершенно неожиданное. Рассмеялся.

— Господи, — сказал он сквозь смех. — Господи, стало быть, ты не настолько невинный ребенок, как кажется!

— Я не ребенок, — повторила она.

— Да, это уж точно! После такого-то просвещения. И ты сурово осуждаешь меня и свою маменьку после всего, что видела?

— Нет. Мисс Хейв говорит, очень важно не осуждать других.

— Ты говорила об этом с мисс Хейв?

— Конечно, нет!

— И никому другому не говорила?

— Кому, по-вашему, я бы могла сказать такое? — спросила Рене. — Папà?

Дядя обнял ее, привлек к себе. Она почувствовала, как что-то твердое прижалось к ее животу.

— Я не хочу, чтобы ты танцевала с молодыми людьми, — прошептал дядя Габриель ей на ухо. — Ты теперь моя. Понятно? Я ревную мою девочку. — Он погладил ее по волосам. — У тебя губы как клубника, — пробормотал он, наклоняясь поцеловать ее; твердое пульсировало у нее на животе.

В «29-й» они вернулись в молчании. Проезжая мимо Триумфальной арки, виконт сказал:

— Когда приедем домой, не говори ни про шампанское, ни про ресторан и про Софи не упоминай. Не говори о наших объятиях и о нашем разговоре. Вообще, ни слова о Версале. Заключи этот день в своей памяти, девочка, в нашей памяти. Ты меня понимаешь?

Рене серьезно кивнула, чувствуя, что обладание этими секретами как никогда сблизило ее с виконтом.

3

На следующей неделе после поездки с виконтом в Версаль и всего за несколько дней до назначенного отъезда в Египет граф повел жену и дочь на балетный спектакль в Национальный театр на площади Оперы. Давали «Сильфиду», первый балет, какой вообще видела Рене, и у нее совершенно захватило дух, ведь танцовщицы были так грациозны и изящны, порхали по сцене, словно ангелы, в своих воздушных кружевных пачках, их ноги будто едва касались сцены, когда они танцевали, делали прыжки и кружились. Это зрелище разбудило у Рене желание самой стать танцовщицей, и после спектакля, когда вышла с родителями в фойе, она сказала:

— Папà, я бы хотела заниматься балетом. Вы найдете мне учителя в Египте?

Граф рассмеялся:

— Сожалею, малышка. Но сей род занятий не для людей нашего общественного положения.

— Почему?

— Потому что… — граф помедлил, потом нахмурился, будто не имел готового ответа на этот вопрос, — просто потому, что танцовщицы происходят из более низких по положению классов, чем мы, дорогая.

— Не понимаю, — сказала Рене.

— Поймешь, когда станешь старше.

Неожиданно наступила зима, и, когда они вышли из театра, на улице было холодно и сыро, падал первый в этом году легкий снежок, искрясь, словно крупинки стекла, в желтом свете уличных фонарей. Закутанные в зимние пальто, шарфы и меховые шапки, они еще сохранили частицу театрального тепла, и в этот миг, когда Рене шла между отцом и матерью среди парижского снегопада, ей чудилось, что они трое все же настоящая семья, счастливая семья.

Они направлялись к экипажу, который ожидал на бульваре, и тут к ним, протягивая ветхую соломенную корзинку, нерешительно приблизилась какая-то женщина в потрепанном шерстяном пальто.

— Сударь, сударыня, — сказала она, — помогите мелкой монеткой бедной больной женщине в такую холодную ночь.

— Она пьяна, — прошептала графиня. — Не давайте ей ничего, Морис.

В Париже постоянно сталкиваешься с городской беднотой — именно это вызывало у графини отвращение, и в иные дни она вообще не выходила из дома, лишь бы не видеть этих несчастных.

Граф, как бы защищая, обнял жену и дочь, и все трое ускорили шаги, стараясь не смотреть на нищенку. Но когда они торопливо шли мимо, женщина заговорила снова:

— Господин граф! — В ее голосе сквозило испуганное узнавание. — Это вы? В самом деле вы?

Граф остановился, обернулся к ней. Нищенка неуклюже сделала книксен, пала на колени у его ног, схватила руку в перчатке и попыталась поцеловать. Сама она была без перчаток, пальцы изуродованы артритом, кожа на опухших костяшках красная, потрескавшаяся. Граф отдернул руку.

— Простите меня, пожалуйста, господин граф, — сказала нищенка, — вы-то меня, понятно, не узнаете. — Она улыбнулась ему с восхищенным выражением, обнажив гнилые и отсутствующие зубы. — Господин граф, я — Элоиза… Элоиза Лафарж! Мы были знакомы несколько лет назад. Когда-то я здесь танцевала. Пока не повредила спину. Вы помните меня?

Граф, потрясенный, смотрел на женщину.

— Мне очень жаль, мадам, но боюсь, вы ошиблись. Я вас не знаю. Пожалуйста, встаньте! — Он наклонился, взял женщину за плечо, чтобы помочь ей подняться.

— Морис, не прикасайтесь к ней! — резко вскричала графиня. — Вы разве не видите, она пьяна. К тому же грязная. Можно подхватить бог весть какую заразу.