Мари в вышине

Она сняла с меня майку, ту самую, с коровой и бананами, и ощупала мои грудные мышцы, как сосцы у своих коров. Ее шершавые руки чуть скреблись о мою кожу. Я напряг мышцы, одну за другой. Годами я развлекался тем, что делал это перед зеркалом в ванной, вылезая из-под душа. Каждый находит себе занятие по вкусу. Ее это рассмешило.

В свою очередь я снял майку с нее. Она была без лифчика, и я наконец-то увидел ее пресловутые соски, которые столько времени бросали мне вызов. Я пососал их один за другим. Они были твердыми и выпуклыми. Она попыталась пошевелить грудью, как сделал я. Безуспешно. Тогда я немного помог. Груди были маленькими и крепкими. Это тоже ее рассмешило. Я спустил ее легкие брючки. Она не носила белья. Моя рука прошлась по ее промежности, прежде чем я поднял ее и уложил на кровать.

Ставни еще не были прикрыты, и луна мягким светом заливала спальню. Я собрал целую коллекцию романтических клише! Я не уставал любоваться игрой света и тени на ее изгибах. Как опытному рисовальщику, мне это доставляло особое удовольствие. Будет что рисовать долгие недели. Да что я говорю – годы.

Обе ее ключицы стекали от плеч к основанию шеи в почти идеальной симметрии. Одна из них чуть выступала вперед. Перелом при рождении, который неровно сросся. Впадина подмышек едва различима. Она их не брила. Мне было все равно. Это было почти незаметно. Я потянул за волоски зубами, мне хотелось все распробовать. Все понюхать.

Ну, приятели-феромоны, вылезайте из укрытия.

Ваши коллеги мужского рода в прекрасном расположении духа.

Я снова задержался на кончиках ее грудей, которые теперь устремлялись к небу, словно две пирамиды, выложенные на вершине холма, чтобы служить ориентиром и не дать заблудиться путникам. А вот мне хотелось затеряться. Ее тело – огромный остров сокровищ, который мне хотелось обойти раз за разом, прежде чем погрузиться в его недра.

В центре живота ее пупок казался совсем крошечным. Возможно, свидетельство недоразвитой пуповины. Сердце сжимается – если вспомнить ее историю. Словно слабость пуповины заранее предрекла отсутствие связи с матерью, а потом и окончательное исчезновение ее родительницы.

Я долго целовал крошечный пупок, будто пытался вдохнуть в него мою любовь – ту, которую недодала ей мать.

А вокруг – словно огромная плитка шоколада с большими дольками, которые вырисовывались под молочной кожей при малейшем движении. Наверняка сказалась работа на ферме, и мое чревоугодие взыграло еще больше. Мне хотелось ее съесть.

Чуть ниже ее заповедный сад лежал идеальным треугольником, словно указательная стрелка, направленная на вход в пещеру, которую я собирался посетить. Вот здесь я скоро и затеряюсь. Но я еще не закончил, мне нужно узнать ее всю до конца. Мои губы скользнули по ее правому бедру, пока рука спускалась по левому. Их упругость не допускала ни единой складки. Еще ниже – изгиб ноги и очень тонкие щиколотки. Мягкий пушок. Я задержался на пальцах ног, по очереди облизывая каждый. Она извивалась. Как червяк на жарком солнце, взвизгивая, что боится щекотки. Потом привстала, уселась на кровати и взяла мое лицо в свои руки, чтобы заставить меня распрямиться и прекратить эту пытку.

Что ж, охотно.

Я избавился от брюк. В них было жарко, и они жали.

Она снова легла и ждала меня. Положив обе руки ей на колени, я раздвинул ее бедра и задержался, губы на губах, сначала на больших, потом на малых, которые я раздвинул кончиком языка. Вход в пещеру был там, горячий и влажный, сладкий и молочный. Ее дыхание вело меня.

Я вновь двинулся вверх, опять пройдя по холмам и их вздымающимся вершинам. Я долго целовал ее, осторожно в нее проникая.

Мы занимались любовью более получаса, перемежая ее вздохами, улыбками, заговорщицкими взглядами. Прочтенные книжки сослужили мне службу, и я мог себя контролировать. Мне хотелось подождать ее. Дай я себе волю раньше, и мне показалось бы, что я украл у нее этот момент. Я вновь ощутил влажность ее кожи, как в первый мой визит в сыроварню.

Еще несколько секунд мы лежали сплетясь, потом забрались под одеяла и долго разговаривали, пока ее пылающее тело прижималось к моему. Эти мгновения были почти так же хороши, как предыдущие. Покой после бури.

Мне показалось, что я услышал, как зовет Сюзи. Мари успокоила меня, сказав, что с ней так часто случается во сне. Она разговаривает, не просыпаясь. В этот момент я гладил ее живот и не удержался:

– Какая была пуповина у Сюзи в момент рождения?

– Огромная. Антуан еле перерезал ее, такая она была крепкая.

Ага!

– А почему ты спрашиваешь? – заинтересовалась она.

– Просто так. Интересуюсь историей пуповин.

– А что, у пуповины есть история?

– Не знаю. Я размышляю над этим вопросом…

После чего коснулся ее грудей, напомнив ей, как они щекотали мой пах. Она удивилась: ничего подобного ей не запомнилось. И тут она призналась, какие комментарии они с Антуаном отпускали по поводу моих ягодиц и мускулов, проступающих под велосипедным трико. Мне было странно представить себе, что мужчина может разглядывать меня подобным образом. Но я же не такой, как Антуан.

К счастью.