Язон ещё раз взглянул на Пилар. Серьезное лицо, чеканный профиль. Слишком ревнивая, слишком примитивная… Не чета Марианне. Но о Марианне стоит забыть. Она не его жена, и он не имеет на неё ни каких прав. Может быть, раньше можно было бы попытать счастье с ней. Подумать только, она даже письмо написала, готовая выйти за него замуж! А он не успел прочитать. Теперь поздно, слишком поздно. Былое время не вернешь, как и сердце Марианны…
Пьесы в театре продолжалась. Тальма-Нерон обратился к Юнии:
«Прошу, подумайте и взвесьте сами,
Достоин выбор сей вас любящего князя,
Достоин чудных глаз, померкнувших в плену,
Достоин счастья, ожидающего вас…»
Язон не сдержал вздоха. Пьеса вдруг показалось скучной, а вся жизнь такой бесцветной. Море — вот истинная страсть. Оно не предаст и будет всегда рядом…
Чтобы навремя позабыть свои грустные думы, Язон огляделся.
Кроме Марианны, принцесса была единственной женщиной из присутствующих, посмевшей нарушить императорские указы. Ее декольтированное на грани благопристойности платье из белоснежного муслина словно только и предназначалось, чтобы намеренно обнажить действительно замечательное тело и выигрышно показать великолепное украшение из сверкающей голубизной бирюзы — последний подарок Наполеона Богоматери Безделушек, как называли ее в светских салонах.
Неподалеку от императорской ложи, как всегда в позолоте, князь Камбасерес дремал в своем кресле, погруженный в блаженство послеобеденного отдыха, в то время как рядом с ним министр финансов Годен, изящный и старомодный в современном костюме, но в парике с косичкой, похоже, находил в своей табакерке гораздо больше удовольствия, чем на сцене. Чуть дальше, в ложе главного интенданта армии, красавица графиня Дарю, в платье из синего, с разводами атласа сидела, задумавшись, рядом со своим кузеном, молодым аудитором Государственного Совета по имени Анри Бейль, чье широкое лицо избавляли от вульгарности великолепный лоб, живой, проницательный взгляд и рот с ироническими складками. Наконец, в просторной ложе против сцены маршал Бертье, князь Ваграмский, прилагал немалые усилия, чтобы уделить равное внимание своей жене, княгине Баварской, некрасивой, доброй и благодушной, и своей любовнице, порывистой, гораздо более полной, язвительной маркизе Висконти, старой связи, которая постоянно выводила из себя Наполеона. Большинство других зрителей составляли прибывшие в Париж на свадебные торжества иностранцы: австрийцы, русские, поляки, немцы, добрая половина которых, видимо, ничего не понимала в Расине. Среди них пальму первенства по красоте держала блондинка, графиня Потоцкая, самое свежее завоевание красавца Флао. Они вдвоем занимали скромную ложу, она — сияющая от радости, он — еще бледный после выздоровления, и не спускали друг с друга глаз.
«Мне нужно поговорить с Марианной», — подумал вдруг Язон, решаясь. И казалось, судьба улыбнулась ему, потому что пришел антракт.
В антракте зал «Комеди Франсез» наполнился шумом, смехом и разговорами. В соответствии с правилами хорошего тона мужчины должны были отправляться к своим друзьям, чтобы приветствовать их жен с такими же церемониями, словно это происходило у них дома. В некоторых ложах лакомились конфетами, щелкали орехи, пили шербет и ликеры. Театр был только предлогом, чтобы уютно посплетничать, обычным проявлением светской жизни.
Марианна хорошо знала этот обычай, поэтому улыбнулась, кивая, мужу, когда он встал, чтобы подойти к друзьям. Ей безумно хотелось никогда не отпускать Коррадо от себя, но она понимала, что не может князя держать на привязи. Тем более они всегда смогут насладиться друг другом — времени много.
— Честное слово, — вздохнула Гамелен, устраиваясь рядом с Марианной, — ты произвела фурор. Да ещё и с князем, хотя наше общество не принимает необыкновенных людей, но князь умеет быть обаятельным.
— Обаятельнее гусара? — ехидно уточнила Марианна, напоминая нынешнего возлюбленного подруги. — Кстати, что ты с ним сделала?
— Я послала его пить кофе. Ему слишком хотелось спать, а я не выношу сонных, когда я рядом! Это оскорбительно…
Дверь ложи отворилась. Показался Талейран в сопровождении Язона. Последовали поклоны, реверансы, поцелуи рук, затем неисправимая креолка, одарив Бофора полной кокетства сияющей улыбкой, взяла за руку князя и увлекла его наружу, не дав ему даже слова вымолвить, заявив, что она должна сообщить ему нечто весьма значительное при условии сохранения тайны. Марианна и Язон оказались наедине.
Наступила неловкая минута молчания. Язон молчал, а Марианна не знала, с чего начать разговор. Раньше она бы в обморок упала от счастья за одно только мгновение с ним, а сейчас Марианна вдруг поняла, что он чужой человек. Они слишком разные, поэтому никогда не смогли бы быть вместе.
— Марианна, я хотел бы кое-что вам сказать… — заговорил вдруг Язон.
Марианна взглянула на него, и Язон решился:
— Марианна, давай ты мне отдашься в последний раз? Пусть эта ночь будет как напоминание о нас! Последнее напоминание, потому что судьба явно против нас.