Марианская впадина

Гельмут стоял, опершись руками в колени, его губы опять приобрели синеватый оттенок.

– Вам не кажется, что нам, может быть…

– Действуйте! – хрипло крикнул он.

Я снова приставила ломик, примерилась и ударила молотком со всей силы. Полетели искры, дужка замка с грохотом обломилась.

– Ну вот! А теперь принесите мне мой кислородный аппарат, пожалуйста, – сказал Гельмут.

Я побежала к машине и принесла аппарат. Он включил его, накинул шланг себе на шею и вставил конец трубки в нос. Мы молча стояли и смотрели на дверь, а он время от времени кашлял.

– Может… откроем ее? – спросила я.

Он снова начал перебирать ключи на связке и, найдя нужный, протянул его мне. Я взяла ключ, и он, не говоря ни слова, указал мне на замочную скважину под ручкой двери. Ключ на удивление легко вошел в скважину, и я без труда повернула его. Замок щелкнул два раза, после третьего щелчка я почувствовала, что дверь поддалась.

– Открывать? – спросила я.

Он кивнул.

Я толкнула дверь, и перед нами открылся темный коридор.

– Почти все ставни, видимо, закрыты. Я три недели назад позвонил в коммунальные службы, чтобы воду и электричество снова включили. Я не уверен, есть ли в светильниках лампочки, но может быть, свет у нас будет. Там слева где-то выключатель должен быть, – сказал Гельмут.

Я нащупала выключатель и нажала его. Раздался щелчок, осколки стекла полетели в разные стороны.

– Ладно. Понятно. Тогда пока возьмем фонарь. У меня с собой лампочки есть, не беспокойтесь.

Гельмут протянул мне фонарь, который вытащил из ящика с инструментами, и я включила его. Мы пошли внутрь, я вслед за ним, освещая ему через плечо дорогу впереди, а он подтягивал за собой кислородный аппарат, как собачку. На пути я отодвинула ногой осколки от лампочки под лестницу справа, чтобы Джуди ненароком не порезалась. Луч света блуждал по пыльным плиткам с цветочным рисунком, скользил по белым оштукатуренным стенам, на которых висели картины в деревянных рамках: горные ландшафты, нарисованные в очень простом стиле, вышивки каких-то ликов – что-то из христианских мотивов, кажется. Мне вспомнилось, как ты на каникулах у тети Маргит в деревенской часовне желал маленькому Иисусу спокойной ночи каждый вечер, когда мы туда приходили.

– Сюда. Пойдемте в горницу.

Если Гельмут и испытывал какие-то чувства – впервые за много лет вновь очутившись в родительском доме – то он этого никак не показывал.

Мы вошли в большую темную комнату с привидениями. Так, по крайней мере, выглядели покрытые белыми простынями предметы мебели, контуры которых можно было себе только представлять.

Гельмут уверенно прошел через всю комнату и открыл дверь террасы. Он распахнул ставни, и в комнату хлынул поток свежего воздуха, унося с собой через дверь наружу затхлый запах.

– Посмотрите-ка, – позвал меня Гельмут.

Я подошла к нему и увидела, что он стоит на деревянной террасе, стоящей прямо над обрывом.

– Господи! – прошептала я и отступила назад в комнату.

– Что с вами?

– А она не обвалится?

– Конечно, нет. Что за вопрос? – он потопал ногами, стоя на месте. – Попрыгайте! – сказал он мне.

– Ой, лучше не буду.

– А в чем проблема? Разве еще вчера вы не собирались умирать?

Не очень мило с его стороны было напоминать мне об этом. Гельмут и сам заметил, что это грубо вышло.

– Я вас не хотел обидеть. Но вы все-таки выйдите. Смотрите, какие толстые балки, ничего не прогнило!

Я ступила на массивную террасу и подошла к Гельмуту, стоявшему у перил. Крепко держась за перекладины, я наклонилась вперед, чтобы посмотреть, что там внизу.

– Это просто жесть. Боже мой.

– Чувствуешь себя совсем маленьким, да? – довольно кивнул Гельмут, уперев руки, как обычно, в бока.

Его попытка вдохнуть полной грудью горный воздух закончилась приступом кашля, который стоил ему сил, несмотря на поддержку кислородного аппарата. Я завела старика обратно в комнату и сорвала покрывало с чего-то, что мне представлялось диваном. Это оказалась зеленая потертая софа с резными перилами. Я немного обмахнула поверхность от пыли, и Гельмут сел на нее.

– Я вам воды принесу, хорошо?

Вернувшись, я увидела, что Гельмут поднялся и рассматривал на стене перед камином фотографии. Я подошла ближе и заглянула ему в лицо, оно было неподвижно и загадочно. Я тоже принялась рассматривать фотографии в рамках, развешанные над камином; там было много свадебных: может быть, родители Гельмута или другие родственники. Всем фотографиям было от шестидесяти до ста лет. Играющие дети, семьи с сыновьями и дочерьми, которые, кажется, все стояли, выстроившись по возрасту.

– Что это за собака? – спросила я, показывая на черно-белую фотографию дога.

– Это Сэнта, дог моего брата. Мы все любили собаку, она была настоящим членом семьи.

Мой взгляд продолжал скользить по фотографиям. Вдруг Гельмут поднял руку и снял со стены одну рамку. На фото было четверо детей: трое мальчиков и девочка.

– Это ваша сестра? – спросила я.

– Да, девочка – это Регина. Этот снимок сделан незадолго до ее смерти. Ах… как давно это было, – он поднял глаза к стене. – Все люди, которые здесь на фотографиях, умерли. Все ушли, только я еще остался.