Марианская впадина

– А о чем вы разговариваете со своим терапевтом?

– О том о сем. Честно говоря, в последний раз мы с ним долго о лапше разговаривали.

– Что, простите? – он растерянно посмотрел на меня.

– Я же его не знаю совсем. Не могу же я просто рассказывать это совершенно чужому человеку.

– А вы немножко того, да? Вы сейчас как раз все это чужому человеку рассказываете, которого вы к тому же застали ночью на кладбище, когда он выкапывал свою бывшую жену.

– Ладно, так и есть. Но мы немного похожи.

– Мне кажется, вы немножко ку-ку, в отличие от меня, – сказал он, при этом приветливо улыбаясь.

Теперь глаза закатила я, чуть ухмыльнувшись.

– Вы и ваш сын, и все это… и Хельга. Вы всю семью потеряли. Я даже не представляю, как вы справились с этим и не сошли с ума.

– А вы полагаете, повеситься на стропилах в сарае – это не сойти с ума?

– Вы же еще живете.

– Вы – тоже. Ваш брат умер и больше не вернется. И это не ваша вина.

– Но я…

– Послушайте, мне это уже начинает действовать на нервы. Вы не виноваты!

– Я… я… я не… – слова душили меня, – … не виновата.

– Вы еще живете. И это реальность. Вам придется с этим справиться.

– Хорошо.

– Так, ладно. Еще раз: вы хотите умереть? – его глаза врезались в мои, буравя мой мозг насквозь.

– Я не знаю.

Он захлопал в ладоши.

– Я не знаю – звучит лучше, чем «да» до этого.

– Я думаю, я снова хотела бы как-то жить. И наслаждаться этим.

– Ну наконец-то, – вздохнул он, – вот с этим уже можно работать, – он огляделся в палатке. – Хорошо. Это мы обсудили. А здесь форменное безобразие; придется вам, наверное, все это выбросить, да?

Так резко сменить тему мог только Гельмут. В этом он был чемпион.

– А где я спать буду?

– Сегодня мы доберемся до дома моих родителей, там у вас будет кровать.

Я еще раз вытерла краем спальника лицо – осторожно, чтобы не вымазаться кровью.

– Из вас получился бы хороший психотерапевт. Лучше, чем у которого была я, однозначно.

– Что? Быть таким пустозвоном? Я вас умоляю, – и он начал задом выбираться из палатки.

2330

Мы наконец добрались до собственно цели нашей поездки – до родительского дома Гельмута. Это было подворье, расположенное довольно высоко на горе, немного в стороне от горстки домов, составляющих деревню. Дальше внизу стояла маленькая часовня с церковным кладбищем и крохотный магазин продуктов. Как Гельмут и рассказывал, одной стеной дом действительно стоял прямо у обрыва, и создавалось впечатление, что дом вот-вот обрушится в долину вниз.

Основное строение в классическом сельском стиле – ящики для цветов, ставни, деревянные балки, беленый фасад – как будто вынули из рекламного проспекта для туристов, пересадили в Альпы, а потом забросили. Нескольких ставней недоставало, а оставшиеся покосились и были закрыты.

Деревянные балконы обветшали, а ящики для цветов, наверное, уже несколько десятков лет не видели ни листочка, ни цветка. Штукатурка осыпалась, а наветренная сторона почти почернела. Крыша была в приличном состоянии и выдавалась кричащим вишнево-красным цветом.

– Мой отец крыл кровлю почти сто лет назад. Пару черепиц там и сям заменить, конечно, надо бы, но в остальном крыша в безупречном состоянии! Раньше все делали как надо! – добавил Гельмут с удовлетворением.

Он выпустил Джуди из машины, она выскочила и тут же приступила к своим важным исследованиям.

Гельмут ступал своими грузными шагами, направляясь к дому, и перебирал ключи на связке. Большая деревянная дверь была заперта на засов, на котором висел заржавелый навесной замок.

– Посмотрим, – пробормотал Гельмут, выудив наконец нужный ключ. Он вставил его в замок, повернул и – ничего не произошло. Он поворачивал ключ снова и снова, пытаясь открыть замок, перепроверил еще раз, тот ли это ключ, попробовал еще раз и отошел назад.

– Попробуйте вы! – предложил он мне.

Я подошла к двери и тоже попытала счастья, но без успеха.

– Ладно, ничего не выйдет, как я и предполагал.

Тяжело ступая, он пошел назад к трейлеру, порылся там в фургоне и вернулся с ящиком инструментов в руках. Когда он поставил его на землю, я заметила, что он опять задыхается. Он покашлял в свой платок, нагнулся и открыл ящик с инструментами.

– Вот, – он протянул мне молоток и маленький лом-гвоздодер.

– А что мне с этим делать?

– В носу ковырять, – пробурчал он, покачал головой и добавил: – замок взламывать, что!..

– Вы же не думаете, что я смогу сорвать замок?

– Он насквозь проржавел, вы сделаете это в два счета.

– Но…

– Я сам не смогу, что, непонятно? Мне на колени, может, перед вами встать и умолять?

Лицо у него опять покраснело, дыхание стало шумным и сбивчивым. Просить о помощи – было его ахиллесовой пятой, его слабым местом, о котором он не любил вспоминать и о котором я ему невзначай напомнила. Я выхватила инструмент у него из рук, приставила ломик к замку по указаниям Гельмута и ударила по нему молотком.

Промахнулась. Промахнулась снова. Так я семь раз била мимо, потому что в последний момент у меня дергалась рука с ломиком, от страха, что я поранюсь.

– Эх, боже ж ты мой, да соберитесь вы уже наконец!